Луна и солнце

— Признаюсь, мадам, именно так, — сказала Мари-Жозеф, — или даже совсем не думала, а просто предположила и приняла без доказательств. — Она попыталась улыбнуться. — Мой брат подверг бы мои методы жестокой критике. Во время эксперимента они бы не оправдали себя.

— Храбр месье де Кретьен или безрассуден? Я умоляю сына избегать безрассудства, но отдала бы все на свете, чтобы его сочли храбрым. И он действительно храбр. Шартр с твердостью, как подобает воину, перенес ранение. Рана его была не особенно тяжкой, но даже такая способна лишить нас близкого человека, дай только волю докторам.

— Месье де Шартр очень храбр, — с готовностью согласилась Мари-Жозеф. — Уверена, что нога его к зиме будет как новенькая.

— Нога?

— Разве вы не сказали, что он был ранен в ногу?

— Нет, в руку. Одной мушкетной пулей в клочья изодрало полу его платья, а другой… — Мадам вытянула руку и коснулась собственного плеча, словно испытывая боль от одной мысли о страданиях сына. — Он сам извлек пулю, а месье де Кретьен перевязал ему рану. Она затянулась быстро и не воспалилась, так что теперь я готова простить графу его многочисленные недостатки.

— И что же это за недостатки, мадам?

Вместо ответа мадам выразительно указала подбородком в сторону графа. К мадам де ла Фер присоединились прекрасные мадемуазель де Валентинуа и мадемуазель д’Арманьяк, соперничавшие за место первой придворной красавицы, и вот уже все три дамы вовлекли графа Люсьена в разговор. Они кокетничали самым возмутительным образом.

— Мадемуазель Прошлая, мадам Настоящая и мадемуазель Будущая, — перечислила мадам. — Впрочем, мадемуазель Будущая совершенно безмозглая, она быстро ему наскучит. Но есть и более существенный недостаток — его религиозные взгляды.

— Его религиозные взгляды? Мадам, вы хотите сказать, — Мари-Жозеф понизила голос, — что он еретик?

— Неужели король будет держать в советниках протестанта? Конечно нет. Он атеист.

Мари-Жозеф не могла в это поверить. Она робко улыбнулась, ожидая, что мадам рассмеется и уверит ее, что пошутила. Но мадам как ни в чем не бывало продолжала:

— А потом они вернулись к своим полкам. Нет, в ногу ранили не Шартра, а месье де Кретьена.

«Слава богу, — думала Мари-Жозеф, — мадам не подозревает, что я все перепутала: мне ведь казалось, что Шартр хромает, потому что был ранен, а граф Люсьен хром от рождения»

— После ранения Шартр мог бы вернуться ко двору, но, разумеется, не захотел. Да и Кретьен не захотел. Мужчины для меня загадка, душенька.

— Да, мадам.

— Поэтому я не могу ответить на ваш вопрос, — заключила мадам. — Ни одна женщина со времен Жанны д’Арк не знала разницы между храбростью и безрассудством на поле брани. А вспомните только, как она кончила!

Мари-Жозеф пробиралась меж стайками придворных, едва держась на ногах от изнеможения, ослепляемая светом свечей и сиянием золота и драгоценностей. По поручению мадам она искала Лотту.

Игорный салон наполняли клубы табачного дыма, оглушали взрывы отчаянного смеха. По столам передвигали туда-сюда золотые монеты и фишки. Игроки либо изо всех сил сжимали карты в руках, словно пытаясь выдавить из них еще одного короля и королеву, либо с трудом держали их в усталых пальцах, небрежно откинувшись на спинки стульев.

— Черт бы тебя побрал! — Мадам Люцифер хлопнула картами по столу. — Чтоб тебя! Разрази тебя гром!

Месье де Сен-Симон, невзрачный молодой человек, на которого никто не обратил бы внимания, не будь он герцогом и пэром Франции, подвинул к себе выигрыш:

— Мадам, умоляю, пощадите чувства святого отца!

Позади мадам де Шартр стоял Ив. Она снова выругалась и подняла на него глаза.

— Бедный отец Ив! — протянула она. — Что же, мы все прокляты?

— Матросы научили меня пропускать брань мимо ушей, мадам.

— Из меня получился бы неплохой матрос, — заметила мадам Люцифер.

Игроки рассмеялись, за исключением Сен-Симона.

Мари-Жозеф проскользнула в Салон Марса. Камерный оркестр исполнял тихую, размеренную музыку, столь любимую при дворе его величества, олицетворявшую роскошь, от которой высокомерная Франция не готова была отказаться даже перед лицом войны и неурожая.

В приоконной нише мерцало новое сизо-серое платье Лотты, лишь отчасти скрытое занавесями. Мари-Жозеф поспешила было к ней, но в последнее мгновение остановилась. Лотта была не одна. Герцог Шарль склонялся к ней, что-то нашептывая ей на ушко, и Лотта заразительно смеялась. Она сияла от радости, словно освещая их укромный уголок.

«Уверена, мадам не одобрила бы такого поведения, — подумала Мари-Жозеф, — и все же что дурного в беседе? Однако я не должна поставить подругу в неловкое положение».

Она подошла поближе к неплотно задернутым занавесям:

— Мадемуазель?! Где вы, мадемуазель?! Ваша матушка зовет вас.

Ее стратегия возымела действие.

— Мари-Жозеф!

Мари-Жозеф обернулась. К ней шли Лотта и Шарль Лотарингский. Мари-Жозеф присела в реверансе.

— Ваша матушка послала за вами, она желает, чтобы вы сопровождали ее, — сказала она.