Луна и солнце Людовика XIV

Если это было истинною причиною разрыва Франции с Гол-ландиею, тем не менее Лувуа много способствовал решению распри достичь путем вооруженного столкновения. Мы не намерены следить за ходом войны, в которой принимали участие знаменитые полководцы Людовика XIV и дофин, наследник его престола; скажем только, что король французский дал у себя приют Якову II, королю английскому, с его семейством, свергнутому с престола Вильгельмом Оранским. Герцог Лозен в декабре 1688 года помог бежать из Англии супруге короля Марии и его сыну, принцу Уэльскому. В Кале они были встречены г. Шара, откуда письменно уведомили короля французского о своем прибытии в его владения; Людовик назначил им местопребыванием замок Сен-Жермен и с свойственной ему любезностью отправился навстречу к своим гостям. Свидание это произошло в Шату. Король сам отворил дверцу подъехавшей кареты и, взяв на руки маленького принца, несколько раз поцеловал его. Отличный фразер, умевший всегда кстати отпустить блестящее и звонкое словцо, Людовик отвечал королеве на изъявление ею живейшей признательности:

– Печальную услугу оказываю я вам ныне, но вскоре надеюсь оказать иную, более достойную вас, короля, – брата моего и меня самого!

Он намекал на возведение Якова Стюарта на родительский престол.

Супруга короля английского была помещена в покоях покойной королевы Марии Терезии, сын ее на половине внука королевского герцога Бургундского. В пятом часу вечера 7 января 1689 года сюда прибыл и король английский Яков II, преклонивший колено перед встретившим его Людовиком. В сравнении с подобным самоуничижением Якова II поступок его жены с маркизою Ментенон можно было назвать геройским подвигом.

Маркиза, не принимавшая участия в церемониальной встрече высоких гостей, явилась к королеве Марии с визитом, как равная к равной. Желая напомнить этой женщине, сожительствовавшей с Людовиком под псевдонимом жены, что между нею и супругою Якова Стюарта есть значительное расстояние, она продержала ее несколько минут в приемной. Правда, королева позолотила эту пилюлю, сказав маркизе, что в этом промедлении вся потеря на ее стороне… но эта медовая фраза не усладила горечи самой пилюли, раскушенной маркизою. Оскорбленная фаворитка жаловалась Людовику и отомстила державным гостям многими затруднениями при регламентации правил этикета в отношении короля и королевы английских. Постановлен был вопрос о том, следует ли Якову Стюарту воздавать одинаковые почести с Людовиком XIV и обходиться ли последнему со своим гостем как равному с равным? Оба вопроса были решены в пользу Стюартов, однако же не без препятствий со стороны маркизы Ментенон.

Замечательно, что каждая фаворитка Людовика XIV делала театр и литературу орудиями своих происков. В угоду ла Вальер Мольер написал Принцессу Элидскую, для Монтеспан – Амфитриона, Расин по заказу Генриэтты Английской написал Беренику, и его же избрала Ментенон для обработки сюжета Эсфири, ею заимствованного из сказаний библейских: Артаксеркс… разумеется, король; Астинь (Vasthi) – герцогиня Монтеспан; Аман – Лувуа; Эсфирь – маркиза Ментенон. Этой трагедией, разыгранной воспитанницами Сен-Сира, маркиза – будто одним камнем двух птиц – поразила и соперницу, и своего ненавистника. Оба они были приглашены на спектакль и при монологе Эсфири:

Peut-etre on t’a conte la fameuse disgrace.
De l’altiere Vasthi, dont j’occupe la place?[114] —

взоры всех зрителей обратились на герцогиню Монтеспан; когда же царь персидский, превращенный Расином во французского селадона, ворковал Эсфири:

Je ne trouve qu’en vous je ne sais quelle grace
Qui me charme toujours et jamais ne me lasse![115] —

те же зрители выразительно посматривали на маркизу Мен-тенон, скромно потуплявшую глазки. К сожалению, на ее собственную долю досталась не совсем приятная аппликация. На сцене бранили Эсфирь за ее покровительство единоверцам – и в этом почти все заметили намек на кальвинистов. Вслед за тем досталось и королю. Вся зала разразилась аплодисментами, когда были произнесены стихи по поводу указа Артаксеркса о преследовании иудеев:

Et le roi trop credule a signe cet edit![116]

Нантский эдикт и подвиг Лувуа в областях кальвинистов еще у всех были свежи в памяти. Лицо Людовика XIV наморщилось, он нахмурил брови и по окончании пьесы не удостоил бедного Расина ни единым ласковым словом. Всыпая лесть в своей трагедии пригоршнями, по ошибке захватил крупинку правды, а она и испортила все дело. Вообще Расин, возросший при дворе Людовика XIV, был неловок на слова и в выражениях непозволительно опрометчив. Еще незадолго до представления Эсфири король говорил с ним о театре и спросил, что дают хорошего?