Луна и солнце Людовика XIV

Проведя в пути две недели, 9 января 1539 года я прибыл в Париж. Почти месяц я оставался почти никому не ведом: но стоило мне начать заводить знакомства с любителями или даже с изготовителями печей, как обнаружилось более сотни практикующих артистов, каждый из которых применял собственный метод: одни – цементацию, другие – растворы, третьи – порошок. Четвертые пытались извлечь ртуть из металла, чтобы затем связать ее. Каждый Божий день мы собирались на квартире у кого-нибудь из нас, а по воскресеньям и в праздники – в соборе Парижской Богоматери, самой посещаемой из всех церквей города. Мы сообщали друг другу о своих успехах, и одни говорили: если бы удалось начать все с начала, мы бы сделали большое дело; другие: если бы не лопнула колба, удача была бы несомненной; третьи: если бы раздобыть круглый сосуд из меди и хорошенько его закупорить, я бы непременно соединил ртуть с серебром. Не было ни одного, кто не дал бы убедительных объяснений постигшей его неудаче, но я был глух ко всем подобным речам, ибо успел убедиться на собственном опыте, сколь обманчивы все эти радужные надежды.

Появился один грек; с ним я работал – тоже безрезультатно – с гвоздями, изготовленными с добавлением киновари. Затем я познакомился с иностранным дворянином, который приехал в Париж недавно; он часто захаживал в ювелирные лавки, продать плоды опытов своих, и я сопровождал его. Долго я приставал к нему, упрашивая открыть тайну; наконец он согласился, но способ его оказался лишь более искусной фальшивкой, чем все прочие. Обо всем этом известил я тулузского аббата и даже послал ему копию рецепта сего дворянина, и аббат, думая, что я наконец узнал нечто полезное, наказал мне провести еще год в Париже, дабы не испортить столь хорошее начало. Однако, невзирая на все усилия, за три года продвинулся я вперед не больше, чем за все предшествующее время.

Я истратил почти все деньги, когда аббат внезапно вызвал меня, приказав все бросить и возвращаться немедленно. Встретившись с ним, я увидел у него письма короля Наваррского (это был Генрих, отец Жанны д’Альбре и дед Генриха IV). Сей монарх. отличавшийся любознательностью и большой любовью к философии, написал аббату, чтобы тот уговорил меня приехать к нему, в По на Беарне, и открыть ему секрет иностранного дворянина за вознаграждение – три или четыре тысячи экю. Эти слова, «четыре тысячи экю», звучали в ушах аббата столь приятной музыкой, что он не позволил мне даже передохнуть с дороги и потребовал, чтобы я сразу же ехал к королю. И вот в мае месяце 1542 года я прибыл в По, где принялся за работу и, используя известный мне способ, добился успеха. Когда я завершил опыт, согласно желанию короля, то получил обещанную мне награду. Король желал еще более отблагодарить меня, но его отговорили придворные вельможи – среди них даже те, которые сами же советовали пригласить меня. Посему король отослал меня с обещанием даровать мне первое же конфискованное имение или что-нибудь в том же роде. Пустая это была надежда, и я решил вернуться к моему тулузскому аббату.

Между тем мне стало известно, что на пути моем находится жилище некоего священника, чрезвычайно сведущего в естественной философии; я нанес ему визит, и он, исполнившись жалости ко мне, по доброте сердца дал мне совет не заниматься чепухой, а обратиться к книгам древних философов, дабы узнать как о первичной материи, так и о точной последовательности операций, которую должно соблюдать при практическом применении сей науки.

Я вполне оценил этот мудрый совет, но, прежде чем последовать ему, отправился к моему тулузскому аббату, чтобы дать отчет о том, как истратил я наши общие восемьсот экю, и вручить половину суммы, полученной в награду от короля Наваррского. Он был не вполне удовлетворен рассказом моим, но еще более огорчила его моя решимость прекратить совместную работу, ибо он полагал, что я преуспел в искусстве. Из восьмисот экю у нас с ним оставалось по девяносто. Я расстался с ним и вернулся домой, имея в мыслях как можно быстрее отправиться в Париж, дабы приняться за чтение философов. И вот, запасшись необходимыми средствами, я прибыл туда на следующий день после праздника Всех Святых 1546 года. Целых двенадцать месяцев я прилежно изучал великих авторов, а именно «Ассамблею философов», трактаты Добряка из Тревизо, «Поучение о Природе» («Remontrance de Nature») и прочие замечательные книги. Поскольку своих принципов у меня не было, я не знал, на чем мне остановить выбор.