Луна как жерло пушки. Роман и повести

— Это есть, есть! — ничуть не оскорбившись, подтвердил Косой. — Взлетели на воздух: есть! Так вот, чтоб не забыть: все те, кого я называл по имени, а также и другие… В общем, полный состав группы… должны расписаться, что ознакомились с приговором: смертная казнь через расстрел. Что приговор является окончательным и обжалованию не подлежит. — Закончив и намереваясь уходить, он стал складывать листки. — Точнее говоря, приговор может быть пересмотрен, но только в том случае, если госпожа Елена Болдуре, именуемая Илоной, соблаговолит сделать требуемое от нее заявление. В чем смысл этого заявления, госпоже Илоне известно.

Он с опаской посмотрел в угол, где лежала Илона, и в эту минуту стал удивительно косоглазым — поскольку зрачок был полностью прикрыт веком, глаз выглядел так, словно состоял из одного белка.

— Ах да, ах да… Вы, конечно, никаких заявлений делать не собираетесь, правильно?

— Нет, я хочу сделать, — возразила Илона, не обращаясь, впрочем, прямо к нему. Не без помощи Лилианы она поднялась на ноги, легонько пошатнулась, однако равновесия не потеряла. — Я хочу сделать заявление, но только перед самой казнью, и прошу сообщить об этом командиру взвода, который будет приводить в исполнение приговор.

— Хорошо, хорошо, — любезно поклонившись, Косой отвернулся от Илоны. — Это можно, разрешается… Я отдам распоряжение, барышня! Обязательно, барышня!

Никто, конечно, не засмеялся. Напротив, все как будто онемели.

— Я не могу в это поверить. — проговорил наконец Антонюк. — Если до сих пор не удалось напасть на след Тома…

Внезапно одним прыжком вперед выскочил Тудораке — настороженно посмотрев на Василе, он дотронулся пальцем до губ.

— Господи, слова даже нельзя сказать, — меняясь в лице, пробормотал Василе.

Кельнер, однако, даже не обратил внимания на его слова — торопливо взяв стакан с водой, которую берегли для Илоны, он на цыпочках подошел к человеку, лежавшему в углу, затем, незаметно вытащив что-то из потайного кармана, отвернулся. Взболтав зачем-то воду, кельнер стал наконец поить избитого.

— Кому, скажи на милость, нужен этот театр? — не сдержавшись, резко проговорил Илие, когда Тудораке вернулся. Он давно уже хотел поговорить с кельнером напрямик. — Сколько знакомы, все не можешь обойтись без выкрутасов! То угощаешь Кыржэ самыми дорогими винами — как будто нельзя было одним духом спровадить на тот свет, то… Из каждой мелочи делаешь великую тайну!

Хобоцел бросил беглый взгляд в противоположный угол "салона", откуда только что вернулся, и дал знак Илие продолжать:

— Высказывайся, друг булочник, говори, пока не надоест.

— Ну хорошо, ты самый воспитанный среди нас, с самыми изысканными манерами, но на кой черт нужна эта дипломатия? Перед кем, спрашивается? Через минуту-другую откроется дверь — когда же наконец можно будет говорить с тобой по душам? Или даже и сейчас не заслуживаем твоего доверия? — В конце концов Илие стал говорить обиженным тоном. — Отвечай, чего ж ты… Косой и тот говорил начистоту: меня назвал рецидивистом, Василе — добровольцем, Грозана обвинил в том, что не дает нужный адрес. Елену Болдуре… Или же и ей не доверяешь? Бабочке — тоже? — Упомянув Лилиану, Илие, впрочем, удрученно потупился.

Тишина длилась долго: все ждали, не скажет ли чего Илона. Бывшая инструкторша подпольного центра тяжело перевела дыхание.

— По-моему, здесь кто-то говорил, будто наши продвигаются к Карпатам? — спросила она. — Только не знаю, примерещилось или в самом деле кто-то говорил?

— Говорили — я! — чуть помедлив, отозвался Гаврилэ.

— Но откуда ты об этом узнал? — спросил Тудораке.

— Как это откуда? — притворно возмутился слесарь, испуганно прикидывая, что говорить дальше. — От жены, откуда ж еще! — наконец выпалил он. — Еще до того, как идти… Да, говорят, будто на этот раз она родила девочку. Как хорошо бы было…

— Тут тебе Карпаты, тут тебе девочка, — сказала Илона. Она из последних сил старалась держать глаза открытыми. — Поклянись, что это правда! Нет, нет, не надо! Я верю… каждому твоему слову. И вам всем — тоже, — она широко развела руками. — Всем до одного, товарищи!

— Мне тоже? — подскочил Антонюк. — До сих пор еще называют добровольцем… Только это неправда, так и знай…

— И тебе, — посмотрев долгим взглядом на парня, ответила Илона.

Снова наступило молчание.

Косой больше не показывался. Хотя голос его раздавался в коридоре. Затем дверь внезапно распахнулась, и в "салон для ожидания" вошла группа военных.

Каски, сталь винтовок, свастика…

— Значит, веришь? — еще раз переспросил "доброволец", прежде чем подняться на ноги.

— Не сомневайся, — Илона даже утвердительно кивнула головой.

— Этого избитого… — тихо зашептал он, низко наклонившись к ее лицу, точно выражал признательность за добрые слова, — искалеченного парня, которого вышвырнули из камеры пыток, они… кажется, не заметили. Вдруг спасется?

— Да будет земля ему пухом, — на ходу успокоил парня кельнер.

— Что ты сказал? — не сразу понял Василе. — Разве он умер? Я говорю о том… что лежит в углу.