Луна как жерло пушки. Роман и повести

В какое-то мгновение он даже стал сомневаться, тот ли, что и вначале, шпик идет за ним — возможно, успел передать другому, как это часто делали агенты Антонеску. Ведь им нужен был не только он, но и адреса, явки, любые другие данные… К тому ж они отлично знали: даже если и схватят, то не вырвут ни слова на допросах… Итак, о поезде нечего и мечтать. Опоздал.

И нога… Он тащил ее, как чужое, инородное тело. Она стала как деревянная, будто была налита свинцом. Немного погодя он услышал стук колес и пошел медленнее. Показалась пролетка. Уверенно подняв руку, Зигу остановил ее. Подумать только, как удачно получилось: попались дрожки! Возчик взмахнул кнутом. Они доехали до конца шоссе, и Зигу, торопливо рассчитавшись, с облегчением слез. Кажется, ушел!

Он был на окраине города. Невдалеке виднелась серовато-зеленая полоска леса, — на худой конец, там можно было найти укрытие. Но нога, нога — как она подвела его! Разве только от усталости и бесконечного озноба он перестал чувствовать боль в ней.

Нужно идти дальше. Сначала только проверить, что никто не тащится следом. Хоть бы уж к моменту возвращения в город… окончательно стемнело! Он направился к роще. Нет, слежки не видно. Не несет за собой заразы. Опустившись на траву, он сразу вскочил на ноги. В дорогу!

Вскоре он очутился в садах, раскинувшихся вблизи города. Здесь можно было идти медленнее. В воздухе чувствовались какие-то запахи, он стал углубляться под тень деревьев. Держась за ветки, осторожно опустился на землю, чувствуя себя предельно измотанным.

К вечеру он кое-как доплелся до городского парка.

Из темноты выступил дом, похожий на средневековый замок, извивающаяся серпантином лестница. Он поднялся по ступенькам. Нагнулся, пытаясь нащупать под половицей ключ, чувствуя внезапно, будто исполняет некий ритуал, который однажды, в какое-то утро, уже совершал. Ключа на месте не было. Он тихонько, еле слышно постучал. Дверь отворилась, он очутился в крохотной комнатушке. Подняв глаза к окну, бегло оглядел шатер ореховых ветвей. Они четко вырисовывались в темноте, заслоняя окошко… Глубоко втянул в грудь воздух, наплывающий в комнату со двора.

Он услышал дыхание хозяйки, вернее, ощутил его — как ощущают тишину. На душе стало спокойнее. Второй раз за этот день. Первый раз облегчение пришло после того, как оторвался от шпика. В каком еще месте можно было без опасений, без всякого риска отдохнуть? Немного прийти в себя и снова отправляться дальше. "Мансарда в данном случае заменяет… блиндаж", — попытался он оправдать свой приход в эту комнатушку.

Сначала нужно разуться. Потом — добыть кусок материи, наложить на ногу компресс. Он оторвал край от нижней рубашки, нащупал в темноте чайник. Переждав какое-то время, лёг на полу, положив под голову свернутый пиджак.

Он уснул, впрочем, может быть, только задремал. Вокруг была тишина, не доносилось ни шороха. Потом в комнату заглянул слабый луч света — точно букашка, он переполз со стены на лицо. Прищурившись, Зигу вел глазами по стене, сверху вниз, и по мере того, как опускался взгляд, чувствовал все большее беспокойство.

В ветках ореха кто-то прячется… За мансардой следят! Если бы не листва, его давно бы обнаружили.

Значит, снова погоня? Мерзавцы! Он еще не видел шпика, не слышал его крадущихся шагов, но уже чуял опасность…

Внезапно в комнате раздалось:

— Ха-ха-ха!

Зуграву встревоженно прислушался. Смех, напоминающий звон обледенелых веток, развеял остатки сна, но и успокоил, прогнал опасения.

Девушка приподнялась на локтях, какое-то время всматривалась в темноту.

— Вернулся? — спросила она. — Очень рада. Только зачем валяться на полу? Нехорошо. Иди ко мне. Давай, давай, местечко найдется! — И, протянув руку, дотронулась до плеча. Однако он отстранился. — Кажется, я во сне смеялась? Смеялась, ты не слышал?

— Да, смеялась. И мне очень это понравилось.

— Браво! — возбужденно проговорила Виктория. — Неужели так и будешь лежать на полу? Иди ко мне, а? Значит, не забыл меня с тех пор? Говоришь: понравился смех? А моему… не нравится. Послушай, почему ты не идешь ко мне, — он давно меня не любит… Дескать, все время смеюсь над ним — почему? Потому, дурачок, что люблю. Вот почему… Ложись ко мне, иначе простудишься.

— Сейчас, сейчас… А он… что с ним сейчас? — Задав этот вопрос, он вспомнил и то, где находится, и тревогу за ребят, вырвавшихся из-под вражеских пуль на кладбище. Даже вспомнил типа, который шел за ним столько времени. — Он жив?

— Не знаю, честное слово, — сконфуженно ответила девушка. — Боюсь, что нет. Ты же его товарищ, сам должен лучше знать… Тебя зовут Тома Улму…

— Скажи, пожалуйста… Человек — такой, знаешь, безликий — ни разу здесь не появлялся? — спросил он словно бы для того, чтоб избавиться от какой-то тяжести. — Не взял под надзор твою мансарду?

— Нет, здесь бывал только он, мой… Теперь, правда, бывший, — ответила она. — Хотя и он заходил очень редко. Только когда хотел проверить, достойно ли я веду себя, влезал на этот орех и наблюдал…

Зуграву посмотрел в окно и встревожился: было совсем светло.