Луна, луна, скройся! (СИ)

В десять вечера в новостях показывают новые кадры: публичная казнь пленных защитников Праги. Сначала на Староместскую площадь прусские солдаты выгоняют военнопленных, раздетых до белья. Некоторые — совсем подростки с виду, в таких мы вглядываемся пристально, боясь и желая увидеть Кристо. Толпу почти голых мужчин уплотняют, оставляя хороший обзор огромной виселицы, похожей на очень длинный турник с несколькими подпорками. Только на этом турнике болтаются верёвочные петли, а под ними стоят длинные скамейки, похожие на те, что обычно можно увидать в школьных спортзалах. По другую сторону «турника» сгрудились девочки в форме пансионата Святой Агнессы; на них точно так же направлены автоматы. Команда, и солдаты наугад отделяют несколько десятков пленных, подгоняют их к виселицам, расставляют по одному под каждой верёвкой. Несколько петель остаётся свободными, и солдаты отсчитывают ещё шесть или семь человек. Несколько пруссов без оружия в руках споро заковывают отобранным пленным руки за спиной, подталкивают их на скамейки, становясь рядом, надевают петли на шеи. Такое впечатление, что им это не в диковинку.

Потом каждый прусс становится с одного конца своей скамейки и, нагнувшись, хватается за неё руками. Команда — и опора вылетает из-под ног пленных пражан.

Видео опять передано с ребёнком, но на этот раз маленькую посланницу, Еву Лутт одиннадцати лет, вытолкнули до того, как стихла стрельба, и шальной пулей ей перебило плечевую кость. Тем не менее, девочка дошла до своих и только там упала в обморок от боли и потери крови. Ей срочно оказали помощь и переправили в хоспиталь.

— Сатанисты, язычники, тварины чёртовы! — ругается тётя.

Мне звонят с одного из телеканалов, просят рассказать, как пруссы вошли в Прагу.

— Но я вышла из Праги сразу, как мы узнали, что Пруссия напала на Богемию. Я не застала их танков…

— А ваш жених?

— Остался воевать. Он гражданин Богемии. Его мать сейчас в гумлагере в Пшемысле.

— Вы видели своего жениха среди военнопленных в новостях? Его не повесили?

— Нет.

— А как его звали?

— Его зовут Кристо Коварж.

— Родственник Рубины Коваржовой?

— Вряд ли. Он прусский цыган.

— Простите?

— Он получил богемское гражданство после депортации.

— О, так его ещё и депортировали зимой!

Это выискивание изюмин в булке начинает меня раздражать, и я спрашиваю, достаточно ли им этой информации.

— А вы не могли бы приехать и рассказать это всё в эфире?

— Это исключено.

Телевизионщик долго уговаривает меня, но сходимся мы только на телефонном интервью. Я кратко пересказываю историю депортации Кристо и смерти его отца, момент, когда мы узнали о войне, и моё бегство сначала из Праги, потом из Кутна Горы. Мне приходится дважды подчеркнуть, что наши парни и мужчины остались в Богемии, потому что мой собеседник пытается вырулить историю из просто тревожного в нечто жалкое до гадливости.

Я слышу свой голос по телевизору уже через полчаса. По счастью, почти ничего не отрезали, и смысл рассказа не исказился. Диктор драматично подчёркивает, что мне пришлось бежать из города босой (да что они так привязались к моим голым пяткам?!) на следующий день после празднования дня рождения. Можно подумать, в любой другой день начало войны было бы не таким обидным.

Вечером и ночью с нами снова Адам, под утро возвращается Драго, а в полдень его сменяет Батори. С ним приходит Госька.

— Ну, как вы здесь разместились?

Я немножко смотрю, как она болтает с остальными, в лицах изображая коменданта, чиновника, комиссию по беженцам, телевизионщиков и наших цыган, и тихонько отхожу на кухню к Батори.

Дверь прикрыта, и, войдя, я понимаю, почему: чтобы запах шкварок не расползся по хатке. У Батори засучены рукава рубашки, на левом запястье знакомо белеет пластырь.

— Зачем же вы… У меня есть с собой.

— Ну, вот пусть пока и полежит. Кстати, то, что у вас есть, принадлежало прежде не Крстивою Вутечичу?

— Кому?!

— Меня разыскал сербский вампир с таким именем. Утверждал, что пара «волчат» ворвалась в его дом, забрала у него половину крови, а потом агитировала присоединиться ко мне. Благодарил за идею не убивать вампиров.

— О! И что с ним теперь?

— Представьте себе, у него нет ни «крёстного», ни «крестников», поэтому: по счастью, он может принимать решения самостоятельно, и, к сожалению, после того, как он решил присоединиться к нашему движению, наши ряды пополнились только на одного человека.

— Но вы же не заставите его кого-нибудь срочно «изменять»?

— Хорошая идея.

— Не надо!

Батори аккуратно подхватывает лопаточкой кровяную лепёшку и шкварки, высыпает их на тарелку и ставит.

— Присаживайтесь, ешьте. Вампиров не должно быть слишком много, могут начаться проблемы с пищей, да и не только с ней. Я предпочитаю пока задействовать тех, что уже существуют. В империи, кстати, будут действовать законы, регулирующие размножение вампиров.

— Вилочку мне достаньте, пожалуйста.

— Да, конечно.

Я дую на подцепленную шкварку и вдруг вспоминаю:

— Вы сказали, что не встречаетесь с женщинами цыганской крови, чтобы не наплодить безоглядно «волчат». А как насчёт обычных детей? Вы за ними как-то следите?