Луна, луна, скройся! (СИ)

Не называть же своё настоящее имя. И кровососа, я почти уверена, зовут не Лико — это больше похоже на иронию, ведь, как подсказывает мне лицейское образование, «ликос» по древнегречески — «волк».

Гуляш недурен — да что там, после весьма специфической диеты в скитаниях по сельской местности он просто чудесен. Я примешиваю к нему кусочки колбасы и, ворча от наслаждения, поедаю, смакуя каждый кусочек.

— Приятно видеть, когда красивая девушка так счастлива, — замечает Лико. Его улыбка мне подозрительна, но я решаю не реагировать на подколки и доедаю завтрак, запивая по мере необходимости вином. Наконец, когда я, сыто отдуваясь, принимаюсь расплетать косички, упырь обращается ко мне:

— Итак, ты ищешь «волков», которые нападают на вампиров и используют магию крови, чтобы избежать наказания или мести.

— Очевидно так, — подтверждаю я.

— Одно из двух, или ты намерена к ним присоединиться, или вы с ними враги. Возможно, дело в кровной мести.

— Возможно, — не отрицаю я. В конце концов, официально — я знаю это от Кристо — я принадлежу семье Батори, как и убитый Люцией Драго.

— А может быть, ты соратница императора и его «волчицы» Лилианы Хорват, а значит, преследуешь ту, что угрожает императорской власти. Тайно.

— Хорошая версия.

— И я к ней склоняюсь. Я даже думаю, что вы близко знакомы с Лилианой. Очень близко.

— А тебе-то что? Мечтаешь об автографе?

— Дело в том, что я поэт. И Лилиана меня интересует как… тема. Муза, если хотите. Сейчас я пишу поэму о воцарении императора вампиров. Конечно же, прелестная танцовщица — один из главных персонажей. Ведь она — вторая «волчица» за историю, кому удалось покорить Сердце Луны.

— Ого! Значит, у вампиров уже был император?!

— Нет. И ту «волчицу», и её отца убили, едва они вышли из кузни. Всадили в каждого около полусотни серебряных стрел.

Я непроизвольно поёживаюсь.

— Печальная история.

— О да, она достойна отдельной поэмы. Но сейчас я пишу о Лилиане. Я могу догадываться, как прошёл обряд. Но я ничего не знаю о предыстории, и особенно о характере её отношений с Батори. Ходят разные слухи. Одни говорят, что они любовники…

— С Ловашем?! И не отсыхают же языки! У них никогда ничего такого не было! А если и будет, то только законно! Лилянка — честная девушка!

— … а другие — что она его незаконная дочь, рождённая от польской дворянки.

— Ну, это просто путаница. У него была дочь примерно того же возраста, а мать Лилианы действительно польская дворянка. Но его дочь умерла, когда ей было шестнадцать.

— Это он так говорит?

Кого-то мне это напоминает!

— Это говорит его досье. Кстати, надо будет покопаться в твоём.

— Увы, оно и вполовину не так интересно. Хотя бы потому, что мне не шестьсот лет, а только чуть больше ста. Так что у них за отношения с Лилианой? Говорят, они очень близки друг другу. Что их связывает?

— Мечта о мире в Венской Империи, например. Общие испытания. Обряд. Лилянка — «ручной белый волк» императора Батори, в конце концов.

— Испытания? Можно подробнее? Мне кажется, это будет хорошо для поэмы.

Я разрываюсь между побуждением послать его и желанием наконец-то поделиться с кем-нибудь пережитым. Когда к последнему присоединяется мысль о том, как недурно будет оставить о себе память не только в идиотских статейках, но и, ради разнообразия, в героической поэме, я вздыхаю и завожу рассказ. Примерно с того места, когда я попыталась заколоть будущего императора себе на колбасу. Конечно, я многое упускаю и сокращаю — к чему благодарным потомкам знать о том, как нелепо начался наш с Ловашем разговор под окном дядиного дома, или о том, как Кристо переспал с Язмин? Соль же не в этом! К концу рассказа я так увлекаюсь, что забываю говорить о себе в третьем лице — по счастью, Лико тоже увлечён и не обращает на это никакого внимания.

— Ну вот, а когда обряд закончился, Лилиана стала «ручным белым волком», — закругляюсь я наконец.

— Хранителем смерти императора…

— Чего?

— Ведь он почти неуязвим, пока она жива. Его оберегает сама удача, таково одно из свойств Сердца. Значит, «волчица» хранит его смерть.

Лико вертит головой, пока не находит какую-то тетрадь и ручку, и торопливо пишет на открывшейся странице: lacustodiadesumuerte.[47]

— Надо только чем-нибудь заменить «волчицу», — говорит он. — Очень неблагозвучно.

— Почему это?!

— В романских языках таким словом обозначают нехорошую профессию.

— Ну, вы извращенцы! Какая связь между этой профессией и благородным зверем?

Но вампир меня не слушает.

— «Лика», — говорит он. — «Lica» suenamuybien. El idioma griego es siempre noble.[48]

Прежде, чем его разум окончательно покинул наш мир ради высших эмпирей, я дёргаю вампира за рукав:

— Мужик, слышь, раз ты такой сегодня добрый, дай денег!

— В куртке в прихожей, — не поднимая глаз от тетради, бормочет аргентинец. — Во внутреннем кармане бумажник. Una chica gitana, el pelo de plata, una lica urbana, un boton…[49]