Луна, луна, скройся! (СИ)

В хате у Никты — прорва кошек, или, точнее, котов. Она сама обмолвилась, что других баб, кроме себя, в доме не потерпит. Такой характер. Так что здесь, кроме неё, живут четыре кота (три серых и один чёрный), её муж Адомас, полный, добродушный на вид литовец с тонкими светлыми волосами, и полугодовалый сын Гядиминас, не менее добродушное существо со способностью заталкивать кулачок в рот до самого локтя.

В приступах жара мне кажется, что и котов, и мужей, и младенцев вдвое-втрое больше. Только Никта всегда остаётся одна. Она очень высокая, выше Люции — таких высоких цыганок я больше никогда не видала, и, наверное, моё горячечное воображение из-за этого считает, что Никты и так достаточно. А вот всех прочих можно добавить.

Да, ночь на лопухах всё же не прошла для меня бесследно. Другого и не стоило ожидать — весь мой опыт кричал, что на ночёвки в лесу у меня жесточайшая аллергия. Снова воспаление лёгких. Я это поняла, как только открыла глаза. Меня знобило, а в лёгких — как знакомо! — словно плескалась вода. Проверка своих ощущений на несколько секунд отвлекла меня от того, что потревожило мой сон. От бряцанья конской сбруи.

Марчин стоял, спешившись и удерживая коня под уздцы, в полутора метрах от меня, отделённый только не очень густыми кустами. Он осматривал землю, выискивая мои следы. Если бы я и так не была покрыта испариной, меня бросило бы в пот. Я не могла даже толком пошевелиться, а вероятность того, что мертвец не заглянет за кусты и не заметит моё белое платье, мои выгоревшие волосы под лопухами, была ничтожна. Мне не оставалось ничего геройского или умного, и я снова поступила по-детски. Я затаила дыхание и принялась твердить про себя: «Пусть он меня не заметит. Пожалуйста, пусть он меня не заметит.»

Марчин поднял голову и посмотрел сквозь кусты прямо на меня.

«Пожалуйста, пусть он меня не заметит.»

А что мне ещё оставалось, кроме как повторять это?

«Пожалуйста, пусть он меня не заметит.»

Мертвец отодвинул рукой ветки. Его взгляд скользнул по мне и ушёл: Марчин разглядывал теперь, озадаченно хмурясь, деревья и землю вокруг меня. Потом он оставил в покое куст и медленно пошёл дальше. Он меня не заметил.

Это Айнур что-то дала мне. Неужели исполнение желаний? Я поспешила проверить:

«Пусть я стану здорова. Пожалуйста, пусть я немедленно стану здорова и сильна! Пусть я стану здорова и сильна!»

Но, сколько я ни повторяла своё желание, не помогло, и я пришла к единственно возможному выводу. Одним из даров Айнур оказался дар не быть обнаруженной, когда я того не хочу. Пожалуй, только этим можно было объяснить то, что ИСБ и служба спасения оказались бессильны найти меня в домике Кристо. По той же причине «волки» в Будапеште, приперев меня буквально к стенке, так быстро уверились в том, что ошиблись. И ничем другим уж точно нельзя было объяснить то, что Марчин не увидел меня, когда я лежала у него под носом, прикрытая лишь охапкой лопухов. Логично: ведь луну называют и «воровским солнышком». Не только «цыганским» и «волчьим».

Я смогла встать только через два часа и продолжила свой путь по лесу, наугад. Я плелась, сотрясаясь от озноба, и повторяла: «Пусть он меня не заметит. Пусть он меня не заметит». Я уже не понимала, зачем повторяю это, но повторяла всё равно, уже в бреду. Потом силы совсем закончились, и я села на какой-то кривой корень. Суставы грыз невидимый и, несомненно, злобный зверь. Я не знаю, сколько просидела так, скрючившись и дрожа от лихорадки, пока не увидела кота. Это был один из серых котов Никты. Видимо, он и привёл её ко мне.

Всё, что Никта даёт мне пить, отчего-то имеет гадкий, горький привкус. Вытертые края деревянной кружки моим губам кажутся грубыми, как наждачная бумага. Но потом всегда становится лучше: или в желудке зарождается приятное ощущение сытости, или жар уменьшается, и голова становится лёгкой, прозрачной, а боль покидает мои несчастные суставы и мышцы.

Под балками в хате висят связки трав и низки каких-то ягод и кореньев. Их собирает муж Никты, но использует только она. Никта — ведьма, в самом классическом, простонародном понимании этого слова. Она ходит в старомодных одеждах: пышных чёрных юбках с оборками, чёрных передниках, деревенских рубахах, расшитых чёрными и красными нитками вроде и обычно, а всё равно как-то зловеще. На шее у неё бренчат мониста и амулеты. Чёрный платок с монетками по краям она повязывает прямо поверх длинных распущенных чёрных кудрей, которые самым неожиданным образом пускают на солнце рыжие отблески. И да, у неё есть чёрный кот, не считая ещё трёх серых.

Я впервые вижу цыганку-ведьму. В последнее время со мной как-то много всего происходит впервые, я уже жаловалась на это?

— Я впервые вижу цыганку-ведьму, — говорю я Никте, возвратившись, уже сама, со двора и ополаскивая руки в специально стоящей бадье.

— Потому что я сначала была ведьмой, а потом стала цыганкой.

Она сидит на лавке и кормит Гядиминаса грудью с таким видом, будто не сказала сейчас ничего необычного.

— Прости?

— Я подцепила дух. Такое бывает. От рождения я такая же полька, как любая другая.