Луна, луна, скройся! (СИ)

— Звучит странно. И что, значит, если я проведу католический обряд венчания, это не аннулирует моё ритуальное замужество за императором?

— Если католический — конечно, нет. Он может венчаться, с кем захочет, и остаться при своей силе, и то же самое с тобой.

— Но тебе выгодно солгать, если это не так.

Твардовский мучительно сдвигает брови и некоторое время драматично смотрит.

— Я тебе не лгу. Ни разу не солгал.

— Вот как, кузен?

— Хорошо, один раз. Но и только.

И вот тогда, из какого-то совершенно детского желания уязвить, я и говорю:

— На самом деле, существование Польской Республики — это недоразумение.

Удар оказывается настолько меткий (ну, ещё бы, мне ли не знать, на что реагируют польские дворянчики), что Марчин даже не замечает резкой и нелогичной смены темы.

— За кем ты повторяешь эту чушь? Польша — древнее государство и когда-то вообще имело размеры от моря до мора, от Балтийского до Чёрного. То, что на некоторое время оно оказалось раздроблено и разодрано хищными соседями — вот где недоразумение, которое, по счастью, было исправлено в прошлом веке.

— И как так получилось, что два очень сильных и очень хищных соседа выпустили свою несчастную жертву из могучих волосатых лап после совсем небольшого сопротивления? Ты же не можешь отрицать, что ни Вена, ни Москва в Польской войне не использовали своей военной мощи на всю возможную силу. Иначе бы вас просто раскатали несмотря на весь ваш панский гонор.

— Причину знает каждый школьник. В обеих Империях уже торжествовали идеи гуманизма и справедливости, и внутренние протесты и антивоенные выступления не давали правительствам развернуться.

— Это не причина. Это объяснение. Которое на самом деле совсем ничего не объясняет.

— Ну, хорошо. Смотри. Если между Францией и Венской Империей смогла остаться самостоятельной страной такая малявка, как Германский союз, почему бы более крупному, горячими патриотами населённому государству не возродиться?

— Германский союз, во-первых, служит прокладкой между двумя державами, а во-вторых, принадлежит двум влиятельным вампирским семьям, которым очень хотелось собственную страну.

— Ну, Польша никаким упырям точно не принадлежит.

— Вот и я говорю: её существование — историческое недоразумение.

Кажется, я впервые сумела довести Твардовского до состояния, если не близкого к бешенству, то по крайней мере похожего на таковое.

— Гораздо большее недоразумение — то, что есть поляки, которые отказались называть себя поляками и взяли себе бессмысленное варварское именование. Но и этому нашлось место в нашем мире.

— Не хотели подцеплять чужой дух — не должны были завоёвывать Русь Галицкую. Сами виноваты. Не хочешь вшей — не ходи в фабричный район.

Не то, чтобы я действительно считала русинов вшами, просто мне очень уж хочется ужалить жреца. Но он, напротив, внезапно остывает. Завтрак так и заканчивается — в весьма остывшей атмосфере. Допив кофе, я почти демонстративно укладываюсь спать, прямо в одежде. Кровать, кстати, в номере хоть и одна, зато двуспальная — портье решил, что мы собрались незаконно предаться разврату.

Если в прошлый раз книжку мне читала мать, то теперь я читаю сама, держа на коленках увесистый томик и рассматривая яркие, крупные иллюстрации, которые вдруг начинают двигаться, словно в мультфильме. Это и весело, и страшновато, как будто кроется за этим дурачеством картинок что-то не просто нехорошее, а даже зловещее и опасное.

«Жила-была девочка по имени Мальвинка. Она была старшей дочкой в бедной семье, и её раненько отдали в соседний город в ученики к одной портнихе по прозвищу Три Булавки. Да и то сказать, повезло — портниха-то была в городе известная и зажиточная, а девочка ей была почти незнакомая, племянница крестницы сестры. Уж как родители радовались, отдавая Мальвинку! И ходить теперь будешь в красивом платье и целых башмачках, и кушать три раза в день с фарфоровых тарелок — вот что они сказали ей, собирая в ученичество. Дали ей с собой маленькую ладанку и куколку, которую она очень любила, и больше ничего; из одежды — только то, что на ней была. Так и пришла Мальвинка к портнихе.