Луна, луна, скройся! (СИ)

— Не знаю. Наверное, им нравится… «вот кровь моя — пейте её».

— Ох, Лиляна. Спи давай дальше.

— Угу. А мы здесь уже сколько?

— Три дня только. Спи, говорю. Быстрее всё зарастёт.

Глава XIV. Лиляна снова плачет и снова танцует

Адомас залатал меня на славу: нос поставил на место (хотя теперь он, конечно, будет не такой уж курносый), зашил рану на голове так аккуратно, что зарастает она быстро и ровно, и шрам будет не очень большой. Про ребро литовец сказал, что трещина скоро сама «пройдёт», если я не буду слишком много вертеться, а вот обнаружившийся перелом не то лучевой, не то локтевой кости потребовал больше внимания — теперь мне надо регулярно обновлять плотную повязку на руке и ни в коем случае не нагружать кисть, пока кость точно-точно не срастётся. Синяки же и шишки рассасываются сами собой.

Рукописи мы отдали на хранение Адомасу. Амулет оставили ему же, на случай, если Шимбровский скоро инициирует ещё одного мёртвого жреца — а что-то мне подсказывает, что старый фанатик постарается с этим не мешкать. Ядвига уже пришла в себя настолько, что снова сама растапливает печь, готовит и кормит кур. Коня Сенкевича мы поставили в одно из пустующих стойл конюшни, подальше от Марчиного. Адомас сказал, что можно их так и оставить: они не устают и не едят, в отличие от мёртвых жрецов. Если верить преданиям, в прежние времена литовским витязям даже случалось, забравшись в чей-нибудь очень старый склеп, обнаруживать таких коней в целости и сохранности и потом благополучно совершать верхом на них разные подвиги.

Пристроив, таким образом, и старуху, и бесценные свитки с книгами, мы с Кристо выходим на шоссе и идём к городу с романтическим названием Высокий Двор. Пешком. Там, возле Высокого Двора, нас ждёт ещё один курган, предпоследний.

На этот раз могила стоит не у города или деревни, как я уже привыкла, а в лесу. Нам приходится искать нужное место, бродя просеками и тропами чуть ли не по колено в грязи и под постоянно моросящим дождём. По дороге мы купили Кристо новую рубашку — влезать в одну из Марчиновых он не захотел ни за какие коврижки — и модные в Польской республике совершенно идиотские шерстяные шапочки, кругло и туго обтягивающие голову. Выглядим мы в них нелепо, но зато голове тепло несмотря на дождь.

Сначала мы выбредаем вовсе не к кургану, а к языческому капищу: посреди поляны стоит что-то вроде стола из камня, с выемкой для сбора крови, в которой сейчас плещется стылая вода; с краю лужайки поставлен деревянный навес. Божка нигде не видно — или его роль исполняет один из обступающих поляну дубов, или его приносят в случае необходимости с собой.

— Вряд ли в такую погоду кто-то сюда придёт, — говорю я. — Давай немного отдохнём?

Кристо сваливает под навес рюкзак, и я сажусь на него, будто на пуфик. Хоть какое-то удовольствие от всех этих травм: пока «волк» разыскивает хворост посуше, негромко бранясь в кустах, я уже наслаждаюсь отдыхом. Однако и самый сухой и мелкий хворост оказывается слишком влажен и никак не хочет заниматься, как Кристо ни чиркает зажигалкой.

— Надо было запастись газетами, — сетует парень. — Было бы чем растопить.

— Ну… нам же не все страницы в атласе нужны? — я, повозившись, достаю его из кармана рюкзака и открываю, чтобы выдрать лишние листы. От резкого движения из брошюрки вылетают карточки — Ловаша и Марчина. Вторую я нашла в библиотеке в семейном альбоме, она очень старая, и Твардовскому на ней лет шестнадцать-семнадцать: видно, что он пытается отращивать усы и что там пока, собственно, почти и нечего отращивать. Волосы у него на карточке длинные, подвитыми локонами спадающие на плечи, и одет он в имитацию позднесредневекового костюма: полосатая кофта с белым гофрированным воротничком, короткие пышные шаровары, заканчивающиеся как раз над коленом, чулки с завязками бантиком и туфли, похожие на лапоточки. На боку у юного Твардовского прицеплена шпага. Наверное, это была специальная костюмированная съёмка.

— Что это за коллекция? — Кристо даже напрягается, будто перед дракой.

— Ты чего? Просто две карточки. Дай сюда Марчина, пожалуйста, а ту, из газеты, можно как раз на растопку.

Почему бы и нет? Всё равно Люция мертва, могилы заканчиваются, и скоро я сама увижу Ловаша.

Но Кристо не спешит исполнить мою просьбу. Подняв фотографию Твардовского, он рассматривает Марчина так, словно пытается решить головоломку с последней страницы газеты.

— Так что там была за тайна? — спрашивает он.

— Тайна?

— Ключом к которой ты оказалась. Ты же знаешь. Я видел, как ты подпрыгнула у Никты, — он поднимает на меня глаза, и мне, как всегда, становится немного не по себе.

Не думаю, что ему будет какая-то польза от моих откровений, и объяснять слишком долго. К тому же мне трудно удержаться от того, чтобы его подколоть, и, выдержав паузу, я говорю:

— Прости, Кристо. Это очень личное.