Луна над горой

Уцзин служил у Хэй Луаня три месяца. К волшебству он был равнодушен, но верил: если уж мастер овладел этим умением, то, верно, он и правда мудрец, постигший тайны Вселенной, – а значит, и с его, Уцзина, недугом справится. Увы, итогом стало лишь разочарование. И сам Хэй Луань, восседавший на спине гигантской черепахи в глубине пещеры, и несколько десятков учеников, всегда толпившихся вокруг него, только и говорили, что о невероятном и поражающем воображение искусстве магии – а также о том, как использовать его в практических целях, чтобы, например, отводить глаза врагам или отыскивать сокровища. Никого не интересовали бесплодные рассуждения Уцзина. В конце концов его, осыпав насмешками, выгнали из Пещеры луны и трех звезд.

Дальше Уцзин направился к престарелому демону-креветке по имени Ша Хон – Песчаная Радуга. Согнутый, как лук, отшельник жил, наполовину зарывшись в песок на дне реки. Уцзин прослужил три месяца и у него, выполняя все поручения и одновременно познавая тайны философии. Пока он разминал скрюченному отшельнику спину, тот с видом самым глубокомысленным вещал:

– Весь мир – пустота. Что в нем хорошего? Только одно: рано или поздно ему придет конец. Тут и думать не надо. Достаточно глянуть по сторонам: непостоянство, тревога, тоска, страх, разочарование, борьба, усталость… Мы – потерянные, слепые, неразумные, запутавшиеся, – бредем, сами не зная куда. Наша жизнь – единственный миг в настоящем, который исчезает на глазах, обращаясь в прошлое. И следующий, и тот, что за ним, – словно песок под ногами путника, карабкающегося по дюнам. Где же отдохновение? У нас нет выбора, кроме как брести дальше, ведь если мы остановимся, то упадем. Такова наша жизнь. Счастье? Ложь, не имеющая отношения к действительности, – напрасная надежда, которую мы выдумали сами…

Увидев обеспокоенный взгляд Уцзина, отшельник добавил, словно желая его утешить:

– Да вы, юноша, не тревожьтесь. Те, кого сметет волна, утонут, но тот, кто оседлает ее, останется невредим. Можно преодолеть взлеты и падения и достичь нерушимости и неизменности. Древние мудрецы умели подняться над добром и злом, отрекшись от себя и всего сущего, и выйти из круга смертей и рождений. Однако если вы думаете, что за его пределами вас ждет наслаждение, то глубоко ошибаетесь. Да, там нет страданий, но – в отличие от обычной жизни – нет и радостей. Ни вкуса, ни цвета – все пресно, как воск или песок.

Тут Уцзин скромно возразил: он желал бы узнать не о том, как достигнуть счастья или состояния неизменности, а о смысле существования – себя и мира. Отшельник уставился на него слезящимися глазами:

– Себя? Мира? Неужто вы верите в какой-то объективный мир за пределами сознания? То, что так называют, – иллюзия, отражение нашего «я» во времени и пространстве. Исчезнет «я», исчезнет и мир. Воображать, будто он останется после нашей смерти – весьма распространенная, но грубая ошибка! Напротив, если исчезнет мир, сохранится «я», не поддающееся ни познанию, ни определению.

Ровно через три месяца после того, как Уцзин поступил к нему на службу, отшельник, уже несколько дней страдавший от поноса и сильнейших болей в животе, поутру преставился – радуясь, что своей смертью разрушит объективный мир, где на его долю выпал столь мучительный и неприглядный недуг…

Уцзин тщательно исполнил погребальные ритуалы и со слезами на глазах вновь двинулся в путь.

Про следующего мудреца говорили: он все время спит в позе для медитации и просыпается только раз в пятьдесят дней. Сны он считал реальностью, а краткие периоды бодрствования – сном. Как и следовало ожидать, Уцзин, проделав долгий путь, застал мудреца спящим. В жилище на дне самой глубокой расселины в реке Сыпучих песков почти не проникал свет, так что хозяина поначалу было трудно разглядеть. Постепенно глаза Уцзина привыкли к сумраку, и во тьме проступила фигура монаха, сидящего в позе лотоса. Снаружи не доносилось ни звука. Даже рыбы редко сюда заплывали. Уцзину ничего не оставалось, кроме как усесться перед мастером медитации и тоже попытаться уснуть. От непроницаемой тишины вскоре зазвенело в ушах.

Так прошло четыре дня. Наконец мудрец открыл глаза. Уцзин поспешил вскочить и поклониться, но тот лишь моргал, словно не видя никого перед собой. Помолчав немного, Уцзин робко заговорил:

– Учитель, простите мое вторжение, но я хотел бы спросить… Что такое «я»?

– Ах ты, бессмысленный болван! – заорал мудрец и с размаху огрел его по голове палкой.

Уцзин вздрогнул, но, усевшись и подождав еще, с опаской повторил вопрос. На этот раз удара не последовало. Мудрец, совершенно неподвижный, ответил, будто во сне, шевеля одними лишь полными губами:

– Тот, кто страдает от голода, если долго не ест. Тот, кто мерзнет от холода зимой. Это и есть ты. – Он захлопнул рот и некоторое время смотрел на Уцзина, потом вновь смежил веки.

Дни шли и шли. Уцзин терпеливо ждал. Наконец хозяин очнулся и, увидев его напротив, поинтересовался:

– Ты еще здесь?

Уцзин смиренно ответствовал, что ждет уже пятьдесят дней.