Луна над пустыней

Мирсаат поймал змею. Ему это было нетрудно сделать, потому что он всегда ходил в сапогах и в таком случае нет ничего проще, как наступить встреченной змее на шею, а потом, передвинув сапог, взять ее пальцами за шею же.

Это была даже не змея, а змееныш, сантиметров 35–40 длиной. Поначалу я решил, что это детеныш полоза, потому что полозов здесь, вероятно, должно быть больше, чем любых других змей. А если полоз — значит, не ядовит. И не только не ядовит, но полезен, потому что уничтожает, как правило, грызунов. Правда, если не разбираешься в змеях, лучше с ними быть осторожнее.

Надо отдать должное Мирсаату — он не убил змею сразу, он принес ее для меня. И уверял, что она ядовитая, что он будто бы видел у нее во рту страшный зуб.

При внимательном рассмотрении я понял, что это была маленькая гадюка.

Я не перестаю удивляться гармоничности природы. Попросите художника нарисовать змею — всегда ли она получится у него красиво? А тело живой змеи принимает удивительно пластичные позы. Вполне естественно, что в данный момент у нее не было особенного желания фотографироваться, и, несмотря на то что я тщательно нацеливал на нее объектив фотоаппарата, она упорно пыталась скрыться, равнодушная к популярности и славе. Словно дикая красавица, жительница гор, случайно попавшаяся на глаза заезжему режиссеру, еще не отравленная соблазнами кинематографа, напуганная светом юпитеров, она торопилась уйти со сцены, игнорируя старания оператора и режиссера. Мирсаат не очень-то любезно отбрасывал ее на старое место носком сапога, а я и так и так пристраивался, чтобы найти подходящий ракурс. И что ни поза ее, то находка. Вот что значит природная раскованность, отсутствие вымученного кривлянья, неискренности! В конце концов мы так надоели ей, что она начала делать угрожающие выпады и шипеть, но достаточно почувствовать себя на ее месте, чтобы понять и раздражение ее и гнев.

Сделав несколько снимков, я попросил Мирсаата отпустить змею, сказав, что я всегда поступаю так с теми, кого фотографирую. Мирсаат ответил, что это змея ядовитая, а ядовитых змей они всегда убивают, их нужно обязательно убивать, потому что они кусают людей. Я объяснил ему, что гадюки полезны, что кусают они только в самых крайних случаях, что во многих местах нашей страны эти змеи взяты уже под охрану, а кое-где их даже разводят. Если взять на вооружение принцип убивать всех, кто может оказаться опасным, то очень скоро мы останемся в одиночестве на Земле. А то и вообще не останемся, если принцип такого «профилактического» убийства распространить и на людей, как это в истории уже бывало…

Но Мирсаат не слушал меня. Он повторял, что ядовитых змей они убивали всегда и он убьет эту. Но не убил сразу. Он начал щелкать маленькую змею по носу ногтем. Потом схватил за шею и приложил к ноздрям ее горящую папироску…

Не хотелось бы думать плохо о человеке, но мне показалось, что делает он это специально для меня — за то, видимо, что я защищаю тех, кого нужно обязательно убивать, и за то еще, что утром я так позорно упустил барсука. Казалось, он хочет немножечко перевоспитать меня…

Я опять попытался объяснить Мирсаату. Я повторил, что гадюки просто так не кусают, что государство взяло их под охрану не случайно, что они полезны. Увы, Мирсаат не слушал меня, не соглашался со мной. Он был у себя дома и делал то, что делали его предки всегда. Я же был для него всего-навсего заезжим гостем, жителем другого края, — мне ли учить его, коренного горца? Что я мог сделать? Мог ли я вот так, сразу, рассказать о том, чем стали интересоваться мы все так недавно: о странствующих голубях, которых было когда-то видимо-невидимо, а сейчас не осталось на Земле ни одного; о бизонах, когда-то верой и правдой служивших индейцам Северной Америки, а потом безжалостно уничтожавшихся белыми завоевателями просто так, для развлечения, отчего они тоже чуть-чуть не исчезли совсем; о стеллеровой корове — морском животном, безобидном, которого так легко было убивать на отмелях дальневосточных морей и о котором мы знаем теперь только по историческим описаниям. Да, Мирсаат жил в чудесном краю, в котором пока еще не перевелись барсуки, змеи, райские мухоловки и Синие птицы. Пока еще… И не приходило ему, конечно, в голову, что издевательство над людьми очень часто начинается с издевательства над животными. Что, убивая живое, мы убиваем и часть себя. Что мир един и что если мы не научимся любить все живое, то живое перестанет любить нас и мы сами перестанем в конце концов быть живыми.

Но я чувствовал, что моим словам все-таки не хватает убедительности. Я говорил ему, а сам думал: «Вот что может ответить мне Мирсаат: он может сказать, что они, коренные горцы, убивая ядовитых змей и барсуков, все же не уничтожили их совсем, а вот мы, горожане, отравили не одну реку, свели много лесов и столько плодородных земель превратили в пустыни. Не лицемерие ли — сокрушаться об одной маленькой змейке?»

Что отвечу, если он скажет так?

ЛЕС, КОТОРОМУ 50 МИЛЛИОНОВ ЛЕТ