Луна над рекой Сицзян

В полицейском участке приняли заявление о том, что пропал человек, однако несколько дней подряд не было никаких вестей. Тогда мама отправилась на поиски отца сама. Она обошла все опасные места вроде железнодорожных путей или колодцев. Воображаю, каково ей было разглядывать бесчисленных незнакомцев. У одних в ушах красовались серёжки, у других были вставлены золотые зубы, а у третьих на лице застыло выражение нескрываемой ненависти к соседям или родным. Однако среди них не было того, кого она искала. То было время, когда резко сократилась численность населения, и причина крылась не в войнах, не в эпидемиях, а в политической буре. Пройдут годы — в памяти людей от этой бури не останется и следа, возможно, её сознательно позабудут.

Народ с упоением предавался разоблачениям и демонстрациям, даже я впал в эйфорию и крайнее воодушевление, так что именно в тот день, когда мой отец ушёл в парикмахерскую, вопреки обыкновению меня не было дома. Несколько дней кряду я наслаждался бесплатными поездками для революционной молодёжи, на каждом шагу разглядывая дацзыбао и плакаты.

Видя, как мать каждый вечер возвращалась домой подавленная, с пустыми руками, отец, у которого дела на работе шли лучше, встречал её торжествующей улыбкой. Позже в рабочем кабинете отца нашли предсмертную записку, в которой он признавался в преступлениях против партии и социализма и выражал надежду, что его дети и другие члены семьи порвут с ним и навсегда сохранят верность революции. Удивительно, но даже на пороге смерти он сохранил простоту слога и отточенность грамматики, даже знаки препинания были правильно расставлены. Этот документ перепугал его сослуживцев, трепетно заботившихся о своём здоровье: занимавшихся гимнастикой и принимавших укрепляющие лекарства. Лица людей, которых я всегда по-простому называл «дядями» или «тётями», были теперь полны глубокого, проницательного выражения, в них сквозила мудрость. Каждый пытался превзойти другого в технике кашля, стремясь произвести его проникновенно звучным, доведённым до совершенства, с неограниченной палитрой оттенков. Они по очереди пытались вывести нас на откровенный разговор: «Ваш отец прекрасно читал лекции по философии и грамматике. Как такой умный человек мог решиться на самоубийство? Это немыслимо! Нет, нет, нет, подумайте-ка ещё раз. Может, он отправился к друзьям? Скажем, есть у него друзья в США или на Тайване?»

Всякий раз, склоняя меня к беседе начистоту, дядечки и тётечки улыбались мне доброжелательно и открыто, надеясь, что, расчувствовавшись, я расплачусь и выдам все секреты, в которые меня посвятил отец.

— Этого не может быть! — испуганно воскликнула мама. — Он взял с собой лишь четыре мао[18]. Мой муж никогда бы не пошёл на предательство партии, предательство Родины…

— Тогда почему до сих пор не нашли тела?

— Был бы живым — объявился бы, а если бы умер, нашёлся бы труп.

— Тогда выходит, что он просто испарился?

Это был неопровержимый аргумент. Отсутствие покойника стало большой проблемой. Без тела в деле не получится поставить точку, а значит, подозрения в соучастии нам не избежать. Мы всегда будем находиться под пристальным взглядом, каждый день будет отравлен покашливанием, от которого у нас перехватывает дух и неспокойно на сердце. По выражению лиц толпившихся за дверью было легко понять, что народ потирал руки и ждал интересной развязки в полной уверенности, что правда рано или поздно выйдет наружу, а истинные обстоятельства окажутся ярче красноречивых слов. В тот момент меня пронзила мысль: для нас смерть отца была бы лучше, чем новость о том, что он жив.

Мама сжалась всем телом. От волнения её виски, казалось, впали ещё глубже. Когда она плакала, прозрачные, блестящие слёзы тонкими струйками стекали у неё по щекам. «Человек — не иголка в стоге сена. Даже иголку можно отыскать, а взрослого не могут найти. Если бы он оказался на небе или зарылся в землю, то должен был оставить хотя бы малейший след». Она проклинала отца: «Какой же ты дурак! Настоящий глупец! Тебе следовало умереть полностью, с концами. Дети ещё малы. Не смей порочить, впутывать их! В нашем дворе есть колодец, в доме есть электрические провода, по улице ездят машины, а в аптеке продают снотворное. Столько способов умереть…»

Хоть я и приходил в ужас от этой безумной мысли, внезапно мелькнувшей в моей голове, осознавал её безжалостность и крамольность, но втайне я тоже молился: «Только бы отец не остался жив».

Рыдания матери не вызывали никакого сочувствия. Соседи по-прежнему спокойно читали газету или готовили лекарственный отвар, равнодушно подметали пол и стирали. Выйдя подышать вечерней прохладой, они смачными хлопками убивали комаров, следя за тем, как женщина продолжает играть свою роль. Той ночью в усиливающихся и затихающих, словно волна, хлопках слух мой различил громкие овации, приветствующие новую жизнь.