Луна над Славутичем

Не мешкая, пока жидкость не впиталась в землю, я опустил в углубление с мочей связанные кисти и принялся работать руками, чтобы намокшая кожа хоть немного растянулась. Полученного эффекта было совсем недостаточно, чтобы выдернуть руку из петли, но здесь мне помог один малоприятный прием, который довелось изучать ещё в школе ГРУ. Я выдавил большой палец левой руки из сустава, благодаря чему смог выдернуть её из петли, в результате путы ослабли, и далее я смог без больших усилий освободить правую руку. Так как приходилось ловить момент, когда караульный находится в отдалении и не смотрит в мою сторону, то весь этот процесс занял у меня около получаса, в течении которых казалось, что моё сердце стучит громче набатного колокола, а каждый производимый шорох разлетается на сотни метров вокруг. К счастью, в местной ночи и без меня было множество шумов, которые скрадывали мою возню — в траве пели цикады и сверчки, в роще ухали ночные птицы, фыркали и переступали с ноги на ногу болгарские кони, храпели, сопели и пускали ветры спящие кочевники.

Освободив руки, в течении получаса я сначала смог ослабить, а потом и совсем развязать веревки на ногах, полностью освободившись от связывавших меня пут. Потом я снял свои сапоги, и, дождавшись, когда клюющий носом часовой пройдет мимо, беззвучно переместился ему за спину, нанеся короткий удар кулаком в основание черепа, аккуратно подхватил под руки и опустил на землю бесчувственное тело, после чего одним движением свернул ему шею. Затаив дыхание, я огляделся и прислушался. Никакой реакции. Стараясь не производить шума, раздел труп, надел на себя латаный халат из пеньковой дерюги, пояс с плохоньким кинжалом и кожаный колпак, видимо, заменявший шлём остывающему в траве кочевнику. Далее, обувшись в свои сапоги, и взяв в руки трофейное копьё, я спокойной походкой направился в сторону рощи — наиболее подходящему направлению бегства.

На самой опушке меня негромко окликнул ещё один часовой, после чего, повернувшись к нему, я ответил:

— Якши! — не знаю, что это могло бы значить, но окружавшие меня болгары, многократно произносили это слово в самых разных ситуациях.

Однако караульному этого оказалось мало и он более настойчиво что-то спросил. Расстояние до него было около тридцати метров, силуэт просматривался плохо, поэтому я двинулся в его направлении, приговаривая:

— Ай, ай… Якши!

Болгарский часовой, видимо, начал что-то подозревать и, одновременно с новыми вопросами, сделал несколько шагов навстречу, стараясь разглядеть меня. Воспользовавшись этим, я резко, без замаха, метнул кинжал ему в грудь. Послышался тихий, жалобный всхлип и мертвое тело с громким, как мне показалось, стуком, рухнуло на землю. Я испуганно присел, оглядываясь по сторонам и прислушиваясь к окружающим звукам, но вокруг стояла тишина, разбавленная обычными ночными шумами. и стуком громыхающего в моей груди сердца. Этот труп я оттащил подальше в лес, забрал с него кинжал и оставил под кустом.

В роще стояла непроглядная темень, поэтому идти пришлось медленно, ощупывая землю ногами, чтобы не споткнуться обо что-нибудь. Пройдя так минут десять, я остановился в задумчивости — мне пришла в голову дерзкая, но довольно интересная мысль. Дело в том, что всё время после пленения, мой мозг был занят исключительно обдумыванием плана побега, отбрасывая в сторону все посторонние мысли. Теперь же, когда освобождение фактически состоялось, я уже начал задумываться и над более отдаленными перспективами, придя к выводу, что освобождение княжича может оказаться очень полезным для моей дальнейшей жизни в Хареве. Я ещё немного постоял, взвешивая шансы на удачу и, мысленно махнув рукой, развернулся, направившись в сторону лагеря кочевников.

Найдя труп второго убитого мной караульного, я раздел его, а затем, вернувшись в болгарский лагерь, подошел к спящему Владимиру и нагнувшись, тихонько ткнул его в плечо, а когда тот начал шевелиться, просыпаясь, тихо прошептал на ухо:

— Княжич, сейчас я перережу путы, и мы уходим из лагеря, если хочешь сбежать.

Вместо ответа Владимир открыл глаза и попытался разглядеть меня в ночной темноте, однако у него это не получилось и он шепотом спросил:

— Ты кто?

— Андрей, лучник, которого хан хочет в жертву принести.

— Дружинников тоже освободи! — потребовал он.

— Не получится, княжич! — возразил я, — Следов будет много, выследят нас.

— Без них не пойду, иди один! — отвернулся от меня Владимир.

Да что ты будешь делать! Вот же упертый баран! Я едва сдержался, чтобы не покрыть его матом. Потом сделал глубокий вдох-выдох и перерезал ремни на руках и ногах княжича, после чего перебрался к дружинникам, и по одному, толкая и предупреждая, освободил и их. Все эти манипуляции прошли незамеченными со стороны спящих поблизости кочевников и вскоре мы, крадучись, покинули вражеский лагерь.