Луна над Сохо

— Ты меня вчера на весь день оставил одну, — шептала она, — и теперь должен мне по меньшей мере полдня интимных наказаний.

Поскольку альтернативой данному занятию все еще оставался обход возможных знакомых Пегги, я пришел к выводу, что это не так уж и срочно. Симона рассмеялась, взяла меня под руку, и мы с ней пошли по улице. Проходя мимо «Кондитерской Валери», я помахал рукой официанткам.

— А как же твой счет?

— О, не беспокойся, — улыбнулась Симона, — у меня здесь кредит.

Под вечер пошел дождь. Проснувшись в гигантской кровати Симоны, я обнаружил, что комнату затопил белесый свет, а по стеклу барабанят крупные капли. Симона уютно свернулась рядом, щекой на моем плече, по-хозяйски закинув руку мне на грудь. Осторожно повернувшись и высвободив руку, я взглянул на часы. Было два с чем-то. Ладонь Симоны сжалась на моей груди, а глаза открылись. Бросив на меня лукавый взгляд, она принялась целовать меня в шею. Я решил, что для обхода свидетелей на улице сейчас слишком сыро и что восполнить пробел в работе можно вечером, в «Безумии», вводя в базу ту самую гору данных. Скорректировав таким образом свой рабочий график, я перевернул Симону на спину и стал проверять, насколько сильно смогу ее возбудить без помощи рук. Когда я нашел губами ее сосок, она вздохнула — по правде говоря, это был несколько не тот эффект, на который я рассчитывал, — и нежно погладила меня по голове.

— Иди ко мне, — сказала Симона, притягивая меня к себе за плечи и разводя ноги.

Я скользнул в нее сразу же, без малейших усилий. Почувствовав меня внутри, Симона сжала мышцы и посмотрела на меня с довольной улыбкой.

Я дернул бедрами.

— Подожди, — прошептала она.

— Не могу, это рефлекс.

— Ну, сделай над собой усилие, — улыбнулась она снова, — поверь, оно того стоит.

И мы лежали, не двигаясь, слившись воедино. Вдруг я почувствовал странную дрожь в груди и животе — и только потом понял, что это Симона напевает какую-то мелодию, не разжимая губ и напрягая диафрагму — или что там еще напрягают профессиональные певицы. Что это была за мелодия, я разобрать не мог, но она почему-то напомнила о прокуренных кафе и дамах в шерстяных пальто и шляпках-таблетках.

— Мне ни с кем не было так хорошо, как с тобой, — проговорила Симона.

— А я думал, я у тебя первый.

— Я имею в виду, гипотетически, — поправилась она. — Если бы у меня были другие мужчины, ни с кем из них мне бы не было так хорошо, как с тобой.

Я снова дернулся, и на этот раз Симона двинула бедрами мне навстречу.

Потом мы опять дремали, вспотевшие и счастливые, в объятьях друг друга. Я бы мог так лежать вечно, но пришлось вылезти из постели из-за переполненного мочевого пузыря — и мерзкого чувства, что дела, важные дела, все еще ждут меня.

Симона, абсолютно обнаженная, лежала на кровати, соблазнительно раскинувшись, и, намеренно полуприкрыв глаза, наблюдала, как я одеваюсь.

— Возвращайся в кровать, — мурлыкнула она, как бы невзначай обводя пальцем сначала один напряженный сосок, потом другой.

— Боюсь, что могучей армии закона и порядка, которую представляет собой полиция Лондона, нельзя расслабляться, — сказал я.

— А я и не хочу, чтобы могучая армия расслаблялась, — возразила Симона. — Напротив, я бы хотела, чтобы ее контингент проявлял ко мне особую бдительность. Я плохая девочка и должна быть привлечена к ответственности за свои действия.

— Прости, — сказал я.

— Ну, пригласи меня хотя бы на выступление твоего отца, — попросила она.

Я говорил ей, что папа скоро собирается выступать, но не сказал, что вместе с группой, в которой играл Сайрес Уилкинсон.

— Я очень хочу познакомиться с твоими друзьями и мамой, — сказала Симона, — я буду паинькой, честно!

Я подошел, наклонился и поцеловал ее. Она обняла меня, крепко прижалась, и я подумал: черт побери, рано или поздно это все равно случится! И пообещал взять ее с собой.

Оторвавшись от моих губ, она откинулась обратно на кровать.

— Вот это я и хотела от тебя услышать, — улыбнулась она и картинно отсалютовала мне по-военному. — Идите, констебль, служба не ждет, а я буду томиться в разлуке и ждать следующей встречи.

Ливень перешел в мелкую морось, которую истинные лондонцы и за дождь-то не считают. Но я все равно взял кэб, чтобы доехать до «Безумия». Там Молли как раз подавала на стол пирог с мясом и почками, а к нему жареную картошку, гороховое пюре и вареную морковь.

— Она всегда так, когда я болею, — пояснил Найтингейл. — А на завтрак наверняка будет кровяная колбаса. Полезно для крови.

Ели мы в так называемой Личной столовой по соседству с общей библиотекой на первом этаже. Поскольку общая столовая могла вместить человек шестьдесят, мы никогда ею не пользовались — а то Молли еще взбредет в голову накрыть там все столы до единого. Однако и я, и Найтингейл переоделись к ужину: все-таки мы придерживаемся определенных правил, и сегодня один из нас из кожи вон лез, чтобы это продемонстрировать.

Эмпирическим путем я выяснил, что не надо резать пирог с мясом и почками, приготовленный Молли, пока адски горячий пар, идущий от него, не рассеется, а сам пирог не перестанет обжигать тарелку.