Луна над Сохо

На британской джазовой сцене всегда господствовала самодовольная серьезность, а типичные джазовые фанаты в свитерах со стойками, напустив на себя осведомленный вид и потирая подбородки, кивали: «Да, это можно слушать». Но, судя по виду тусовщиков, стоявших в очереди на вход, нынче у «дирекции» в почете была совсем другая целевая аудитория, и мы с ребятами в нее никак не вписывались.

Уж ребята-то точно. И, честно сказать, это меня устраивало, поскольку, хотя они нравились мне все больше и больше, перспектива провести вечер, слушая самый что ни на есть любительский джаз, не казалась мне особо привлекательной. Иначе мой папа был бы счастливейшим человеком на земле.

Однако Джеймс, отдавая должное традиционной воинственности своего народа, сдаваться без боя не собирался. Не обращая внимания на очередь, он двинулся прямо на противника.

— Мы играем джаз, — сказал он вышибале. — Мы имеем право!..

Вышибала был просто великанище, и я мог с уверенностью сказать, что он отмотал срок в Уондсвортской тюрьме за несколько разных преступлений, наименование которых включает слово «тяжкое».

— Я первый раз вас вижу, — ответил он.

— Возможно, и так, — сказал Джеймс, — но мы ведь все единомышленники, нас объединяет общий дух, разве нет? Музыка — это братство.

Дэниел и Макс за его спиной переглянулись и отступили на пару шагов назад.

А я шагнул вперед, дабы предотвратить неизбежную попытку насилия, — и в этот момент уловил краем уха отголосок «Body and Soul». Вестигий был очень слабый — но в пульсирующем ритме Сохо он выделялся, словно дуновение прохладного ветерка жаркой душной ночью. И исходил, несомненно, из клуба.

— Ты его приятель? — спросил вышибала.

Я бы мог, конечно, показать удостоверение — но как только его достаешь, возможные свидетели моментально испаряются и сочиняют поразительно правдоподобные алиби.

— Скажи Стэну и Дону, что пришел сын Чертенка Гранта.

Вышибала вгляделся в мое лицо.

— Я тебя знаю? — спросил он.

«Нет, — ответил я про себя, — но, возможно, помнишь по таким хитовым фразам субботних вечеров, как „Придержи-ка этого дятла, я должен его арестовать“, „Хватит его лупить, скорая уже приехала“, и, конечно, по первой строчке чарта: „Убери руки, а то и тебя упеку“».

— Сын Чертенка Гранта, — повторил я.

Джеймс у меня за спиной пробормотал вполголоса:

— Что за фигню он несет?

Когда моему папе было двенадцать, школьный учитель музыки подарил ему подержанную трубу и из собственного кармана оплачивал частные уроки. К пятнадцати годам папа уже успел бросить школу, устроился курьером где-то в Сохо и страстно мечтал стать музыкантом. Когда ему исполнилось восемнадцать, Рэй Чарльз случайно услышал его во «Фламинго» и сказал — достаточно громко, чтобы услышали нужные люди: «Да этот чертенок Грант действительно умеет играть». Табби Хейз в шутку прозвал его потом Чертенком Грантом, и эта кличка так к нему и приклеилась.

Охранник включил bluetooth, набрал Стэна и повторил ему мои слова. Услышав ответ, он с поистине впечатляющей невозмутимостью посторонился и впустил нас в клуб.

— Ты не говорил, что твой отец — Чертенок Грант.

— Об этом же не обмолвишься просто так, между делом, верно?

— Ну, не знаю, — сказал Джеймс. — Если бы мой отец был легендой джаза, я бы уж где-нибудь это да ввернул.

— Мы просто недостойны, — сказал Макс, спускаясь по лестнице.

— Вот и запомни это, — отозвался я.

Если «Вкус к жизни» представлял собой царство старого дерева и полированной меди, то здесь, в «Мистериозо», были бетонные полы, а на стенах — обои с волнистым рисунком, какие в конце девяностых частенько можно было увидеть в индийских забегаловках. Как я и ожидал, здесь было темно, людно и невыносимо накурено. «Дирекция» в погоне за аутентичностью явно закрывала глаза на курение табака, нарушая тем самым условия закона о здравоохранении, принятого в 2006 году. И не только табака, судя по легкому сладковатому аромату, витавшему над головами посетителей. Моему папе в любом случае здесь бы понравилось, даже если акустика тут не ахти. Вот если бы еще где-нибудь в уголке сидел и ширялся радиоуправляемый Чарли Паркер тогда это был бы полноценный тематический перформанс.

Отдавая должное давней и священной традиции музыкантов всего мира, Джеймс с парнями первым делом устремились в бар. Предоставив их самим себе, я решил поближе рассмотреть группу — которая, судя по надписи на барабанной установке, называлась «Фанк-Механика». И полностью оправдывала свое название, так как играла джаз-фанк на сцене, едва возвышающейся над полом. Группа состояла из двух белых парней, черного басиста и рыжей барабанщицы, у которой в разные части лица было вставлено в общей сложности не меньше фунта серебра. Пробираясь к сцене, я понял, что именно они играют: фанковую версию «Get Out of Town», но в таком псевдолатиноамериканском ритме, что меня это просто взбесило, — и я уже тогда сам себе удивился.