Луна над Таити

Бог белых людей, объясняют они, хорошо помогает при зубной боли, чириях, при простуде. Это так. Но для рыбной ловли он не годится. Когда они молились богу белых людей — ходили голодные. И дело не только в этом — все было куда сложнее! Надо видеть, как на островах Луайоте ловят рыбу. Мужчины прыгают в воду у входа в залив, шумят, бушуют, устраивая нечто вроде облавы и загоняя рыбу на более мелкую воду, где и расправляются с ней острогами или даже палками. И вот бог морей, рассердившись, что они без его ведома и согласия забирали рыбу из принадлежащих ему вод, велел акулам напасть на канаков-рыболовов сзади. Рыбаки из ловцов превращались вдруг в жертв, акулы собирали кровавый урожай.

Зато теперь все довольны. Канаки приоделись в миссионерскую одежду, едят вкусную рыбку и запивают ее сгущенным молоком. Миссионеры благополучно выполняют нормы и пишут в далекие столицы белых людей отчеты, исполненные радости по поводу так хорошо протекающей кампании обращения заблудших язычников… Кажется, такое положение вещей устраивает всех, кроме, пожалуй, рыб. Но ведь рыбы существа безмолвные.

Брак вчетвером

Наш автомобиль удаляется от Шепенене — главного города острова Лифу. Мы мчимся по скалистым взгорьям и долинам, живо напоминающим старинные гравюры Густава Доре, иллюстрирующие первые издания «Путешествия на Луну» Жюля Верна. Мой спутник посвящает меня в тайны семейной жизни местного вождя, гостем которого мне предстоит быть во время моего пребывания здесь. У него три жены, но, чтобы избежать брюзжания компетентных духовных лиц, супружеским званием пользуется жена номер 1, остальные выступают как служанки.

Несколько шокированный, что столь элементарные, казалось бы, вопросы требуют разъяснения, водитель говорит, что все три дамы остаются друг с другом в очень хороших отношениях. Самая старшая — настоящая хозяйка дома, ей подчиняется кулинарный отдел, отдел снабжения и касса. Жена номер 2 посещала миссионерскую школу и хорошо знает французский, она ведает дипломатическим протоколом, внешней торговлей (продажа копры), а также отделом просвещения. Детей поставляет в настоящее время самая младшая жена, которой весьма симпатизируют обе старшие подруги за то, что она освободила их от необходимости рожать каждый год. Все три сообща подыскивают четвертую, чтобы та подменила несущий сейчас бессменное дежурство объект любовных порывов их господина, то есть жену номер 3. Они так и ходят втроем по деревне, высматривая подходящую кандидатуру. У женщин глаз наметан на изъяны особого рода, и их не обмануть хитроумно заколотой бумажной рубашкой, которая должна скрыть недостатки фигуры… Известно, ревность — изобретение белых людей. И не только ревность…

Вождь принимает меня в своем доме. Это приземистый, крепкий мужчина лет около сорока, под его коричневой кожей при каждом движении играют мускулы, свидетельствующие о недюжинной физической силе. В войну он был добровольцем и плавал матросом «Свободной Франции» на Средиземном море. Один раз побывал вместе с конвоем в Мурманске. «Руски харо-шо», — говорит он.

Наглядно объясняю ему различие между русскими и поляками. Он внимательно слушает, но мне кажется, этот вопрос интересует его столько же, сколько нас разница между племенами островов Южных морей. Как бы то ни было, с войны он привез неплохое знание французского языка и проблем большого мира. Он завоевал признательность подданных своим умом. Он первым заинтересовался разведением земляного ореха, считая продукцию копры ненадежным делом из-за колебания рыночных цен.

К обеду был печеный поросенок, вареная птица и морская рыба. Хорошее обслуживание за столом обеспечивали три жены. Они не отличались — во всяком случае в моих глазах — особой красотой. Но ему нравились, а это самое главное… Разомлевшие от жары и сытного обеда, мы улеглись на кокосовых циновках, разостланных под навесом из плетеных пальмовых листьев.

Сжальтесь над белыми!

Мы разговаривали словно лорды в клубе — обо всем и ни о чем. От легковесных тем мой хозяин перешел к принципиальным вопросам. Он отнюдь не страдал комплексом неполноценности, скорее, даже напротив…

— Вас нельзя принимать всерьез, — сказал он, подумав. — Вы, белые люди, несерьезны. Всю жизнь играете…

Я подумал, что, возможно, он неточно выразил свою мысль по-французски, но вождь быстро вывел меня из заблуждения.

— Играете в войну. Мы раньше убивали, когда были голодны, теперь — когда защищаемся. Вы убиваете для развлечения, потопляете суда, которые могли бы плавать еще многие годы, сжигаете богатые и красивые города. Играете в наряды, надевая неудобные костюмы, потому что они кажутся вам красивыми. Играете в любовь, покупая женщин или обманывая их красивыми словами. Я, когда мне встретится красивая девушка, зову ее прийти в сумерки на поляну за деревней. Там я буду тебя любить так, говорю, что будешь метаться, как рыба на песке, и визжать как поросенок, которого режут… Придет — хорошо. Придет, если сама захочет. Но я не обманываю ее, как белые люди, не покупаю за деньги…