Жаль, что Рид не услышит меня. Жаль, что он не смог вовремя остановиться и отпустить, позволить судьбе найти меня и забрать у него. Мне за очень многое жаль, но сейчас не время придаваться терзаниям.
– Оставим его здесь. Пусть с его трупом разберутся дикие звери. Он этого достоин, – рычит ведьма, с отвращением глядя на труп.
Я поднимаю голову, чтобы посмотреть на нее. Конечно, она прежде всего защищает Дамирана и понимает, что Рид был прямой угрозой для ее друга. Однако и он был человеком, достойным упокоения. Боги примут его душу, а над его телом не будет свершено надругательств.
– Он заплатил за всё сполна, – спокойно отвечаю я, призывая огонь. Пламя быстро пожирает его плоть. У меня начинает болеть голова и я понимаю, что сегодня перешла некую грань, переходить которую опасно. Нельзя исчерпывать себя до дна, иначе дар и вовсе может исчезнуть. Дамиран повторял об этом на каждом занятии. Впрочем, Мириара тоже часто говорила те же слова, вторя принцу.
– Зря, – выплевывает ведьма. – Не забывай, что он пытался с тобой сделать.
– Не забывать? – Я вскакиваю. – Не забывать?! Он действовал, как и всякий человек, поддаваясь своим желаниям и нуждам. Если ненавидеть за это всех, то короля Сакрама и уж тем более его наследника, мне должно разорвать на куски. А после подвесить останки на главных воротах столицы. Как сделали с моим предками.
Ведьма замолкает и впервые опускает глаза, боясь смотреть на меня.
– Я не стану уподобляться Риду, Сакраму или кому-либо еще, – сжимаю кулаки, чтобы утихомирить настоящую бурю в душе. – Ненависть порождает только ненависть, – каждое слово я выговариваю медленно и с акцентом.
От ненависти гибнут люди и целые города. В чем были повинны мирные жители Онтастара? Или васмиорцы, которым пришлось провести под гнетом рабства ни один десяток лет? Быть может, я слишком идеализирую мир, однако полностью уверена, что солдаты должны воевать с солдатами, а не мирным населением. А короли обязаны сохранять жизнь побеждённым, предлагая сносное существование, а не целовать сапоги победителям. Так правильно. Так было в Империи. Никто не может решать, кому жить, а кому умирать.
Иногда просто не остается иного выбора, но косить всех напропалую ради власти, – попросту жестоко и низко. Я не хочу, чтобы мое государство взращивалось в такой жестокости.
– Они схватили его, – шепчу я и отворачиваюсь. – Тео будет предан суду, как того и заслуживает. Если кто-то из вас попробует навредить ему до того момента, – будет казнен вместе с ним.
С этими словами я ухожу в город, какой-то слишком тихий и мрачный, оставшийся без людей. Мне хотелось бывать здесь, смотреть на веселые раскрасневшиеся от ветра лица людей, на снующих повсюду детей. Мне бы хотелось просто увидеть этого город до того, как люди покинули его, оставив умирать. Странно, наверное, воспринимать города, будто они живые создания. Но разве это не так? Разве они не дышат и не старятся вместе с теми, кто в них обитает? И разве не умирают, подобно людям, когда всё живое покидает пределы города, устремляясь куда-то в другое место? Умирают… Как и любой из нас умирает.
Я захожу в первый же дом, не в силах продолжать скитание по Сумеречной Пустоте. За мной входят остатки васмиорцев во главе с Мириарой. Они рассеиваются по дому в поисках припасов или чего-то полезного, я же тем временем нахожу просторную ванную комнату и падаю на плиты, более не сдерживая слез. И рыдаю так иступлено, будто только сегодня поняла, каково это, жить с вечной болью в груди.
Не знаю, сколько так просидела на полу, раздираясь тихим рыданием, но спустя время мне все же удалось успокоиться, утереть слезы и привести себя в порядок. Только после этого я вышла в общую комнату на первом этаже, где собрались остальные.
Судя по всему, особняк в два этажа и примыкающим небольшим домом для слуг, принадлежал кому-то из савирийской знати. Этот некто удирал в спешке, бросив здесь большую часть вещей.
– Что мы будем делать? – Подавленно спрашивает юноша, сидящий на полу около недавно зажжённого камина, поленья в нем еще достаточно слабо разгорелись, но мне больше не хочется применять силу сегодня.
Прежде чем ответить, я смотрю в угол. Там стоят двое крепких мужчин и пристально следят за узником. Его плечи ссутулены, под здоровым глазом добротный синяк, балахон изорван, в некоторых местах прожжённые дыры.
Мне очень хочется поскорее вернуться в Савиран, продолжить ровно с того места, на котором Рид оборвал меня. Снова и снова прокручивая в голове всё произошедшее, я прижимаю руку к груди, где спрятан лист бумаги, исписанный с двух сторон. С одной стороны, письмо вещает о том, кто я, с другой же, оно рассказывает о моих подлинных чувствах.