Ему не нужно повышать голос, у вервольфов превосходный слух. Поэтому мои сопровождающие просто возвращаются к лифту. Я слышу это по шагам, слишком мягким для таких верзил. Слышу, потому что не оглядываюсь. Предпочитаю смотреть перед собой, на картину за его спиной. Что угодно, только бы не соскальзывать взглядом на мощные плечи, на лежащую на колене ладонь, выстукивающие ритмичную мелодию пальцы. Не говоря уже о том, чтобы встретиться глазами.
Мне важно не смотреть на него, иначе сорвусь.
– Подойди.
Меня корежит от этого голоса с бархатистыми нотами. От едва уловимого южного акцента. Этот бархат способен как погладить, так и стереть кожу в кровь с остервенением напильника. Голос тут ни при чем, а вот его обладатель очень даже при чем. Он способен сделать больно парой фраз.
– Предпочитаю остаться здесь, – я складываю руки на груди, и, кажется, запоминаю каждую линию на холсте Пимелли. Да, это точно Пимелли. Либо очень хорошая репродукция.
– Подойди, – повторяет он жестче, на этот раз сильнее раскрывая ауру зверя.
«Он знает!» – сиреной орет во мне страх. Страх за своего ребенка.
Меня с силой прижимает к полу, так что будь я в другой ипостаси, у меня бы просто подкосились лапы. Дыхание перехватывает, по коже течет холодок, заставляя встать все волоски. Картина, на которой я изо всех сил желаю сосредоточиться, расплывается перед глазами.
Это не приказ альфы, я могу не подчиняться. Я не должна ему подчиняться, но, видимо, на меня каким-то странным образом действует клятая истинность. Потому что я, сама того не желая, направляюсь к нему. Притягиваюсь к верховному, как магнитом.
Правда, пройдя несколько шагов, заставляю себя остановиться и сесть – рухнуть в кресло напротив него.
– Ближе.
– Этого достаточно для разговора.
Наши взгляды все-таки соединяются, хотя вернее будет сказать – скрещиваются в яростной битве. В одном лишь взгляде столько ярости и страсти, что я едва не задыхаюсь от раскручивающих меня в воронке урагана эмоций. Не знаю, чего мне хочется больше: наброситься на него и расцарапать лицо или же просто оказаться у него на коленях и впиться в невероятно красивый рот поцелуем.
Эти два желания настолько сильные, что просто раздирают меня на части. Какие-то считаные метры, а я уже теряю контроль. Если так действует истинность, то я уже ненавижу ее. А заодно ненавижу и его.
Только если я рассчитывала на то, что он не станет приближаться ко мне, то жестоко ошиблась: одно-единственное движение – волчий бросок, и Рамон рядом со мной. Нависает надо мной. Так близко, что сердце на долю мгновения замирает в груди.
– Зачем ты хотела покинуть страну, Венера?
Я моргаю, ничего не понимая.
– Что?
– Это слишком сложный вопрос?
Простой, но совершенно не тот вопрос, которого я ждала. Совсем не тот.
– М-м-м… Лечу в отпуск.
– Одна?
Он не знает? Предки, он не знает про ребенка!
Пока не знает. И даже не почувствовал! Слишком злой, чтобы понять. Слишком зациклен на этой злости. Я о таком слышала, даже альфы не сразу способны распознать беременность своей пары. Особенно если это первый ребенок. Он просто не почувствовал изменение в моем запахе, не прислушался к биению второго крошечного сердца. Плюс малыши умеют маскироваться в минуты опасности – так было у Чарли с Анхелем. А тут еще какая опасность – злой биологический папаша!
Секундное облегчение сменяется новой мыслью: я не должна подпускать его к себе. Настолько близко подпускать. Потому что если я себя выдам, если он узнает, все же догадается…
Надо его отвлечь. Запутать. Уйти отсюда. Чем быстрее я уйду, тем лучше!
– Я свободная волчица.
– Я в курсе.
Это даже не двойной смысл: Рамон говорит прямым текстом. Зло, презрительно, но мне больше не больно. Спорить с ним – значит, оправдываться, а я не буду оправдываться перед верховным. Ни перед кем не буду.
– А я в курсе твоего мнения обо мне. – Я обвожу рукой номер: – Так зачем все это? Ты. Я. Это место.
Зачем все это, если ты не знаешь о моей беременности?
– Мне нужно было кое в чем убедиться.
Интересно!
На этот раз вперед подаюсь я:
– Дай угадаю, не можешь меня забыть. Думаешь обо мне ночами. Фантазируешь…
– Ты играешь со зверем, Венера, – его рычание лучшая музыка для моих ушей.
– О нет, с твоим зверем я больше играть не буду. Спасибо, наигралась!
Я толкаю вервольфа в грудь, но он перехватывает мои запястья и разводит их в стороны, вжимая меня собой в мягкие диванные подушки. Дыхание сбивается от его близости, а ураган внутри, кажется, выходит на новый виток. От аромата истинного, мужского, мускусного, сносит голову. Я успеваю только сделать вдох, прежде чем мои губы оказываются в его плену.
Властным, жестким поцелуем он раскрывает мой рот, без прелюдий и разрешения вторгается в него языком, будто собирается меня им трахнуть. Я рычу и кусаю его за губу. Получи! Но этот мерзавец только довольно урчит, и это урчание, больше подходящее большому дикому коту, чем волку, окончательно срывает мои тормоза.