Луна Верховного 2

– Хэла. Мэла. Ир, – говорит она, приближаясь ко мне.

Венера.

Конечно, я не могу прошептать ее имя, я же волк. Поэтому просто рычу.

– Хэла. Мэла. Ир, – повторяет незнакомка без страха, но я не могу понять, что она хочет. На каком языке она вообще говорит. И чем меня опоили?

– Хэла!

Венера. Я ей нужен. Моя nena.

Незнакомка продолжает бормотать неизвестные слова, похожие на песню, и кладет ладони мне на голову. И мир начинает кружиться.

Нужен.

Кружится и кружится. И я вместе с ним, пока не проваливаюсь в ничто.

ГЛАВА 5

Рамон

Рамону кажется, что он существует в этом Ничто, и только короткими урывками, силой воли выталкивает себя в другой мир, который представляется каким-то сном, потому что теперь у него иная реальность, темная и муторная. Он выталкивает себя из нее, чтобы снова натолкнуться на мерзкую вонь трав и четыре стены, в которых он будто в клетке. Правда, это не стены сдерживают его, его держит собственное тело. Оно не слушается приказов разума, да и нет никаких приказов. Его сознание настолько затуманено, что в нем живет лишь единственная мысль. Даже не мысль, имя – Венера.

– Ты мне нужен.

Рамон больше не слышит ее голоса, по крайней мере, так отчетливо, но память о ней живет внутри и заставляет раз за разом пытаться прийти в себя, пошевелиться и открыть глаза хотя бы на треть. Но всякий раз, когда он это делает, в хижине появляется дикарка, а стоит ей прикоснуться к нему, Рамон вновь возвращается в Ничто, и нет этому конца и края.

Чем она его травит?

Если он приходит в себя, значит, выжил, значит, запустился процесс восстановления, и он должен все чувствовать. Но не чувствует.

Значит, его чем-то травят. Наносят на его раны. В том, что он ранен, сомневаться не приходится, потому что память ему не отшибло. Он был внутри вертолета, когда тот взорвался, и помнил каждый миг дикой боли, разрывающей тело на части. Может, он не чувствует лап, потому что их нет? Но лапы есть, в этом он убеждается при следующем пробуждении. Они просто не слушаются его.

Вспоминать о боли – последнее, что ему хочется, поэтому он думает о Венере. О ее улыбке, о ее голосе.

– Ты мне нужен.

Он ей нужен. Своей малышке.

Ему нужно подняться.

Подняться…

Рамон не знает, сколько это длится. Сколько раз он засыпает и просыпается, но однажды он просто открывает глаза и больше не ощущает этого дурмана. Его сознание удивительно ясное. Как у вервольфа, который хорошенько выспался. Разве что вскочить на лапы не получается, тело по-прежнему как желе и не слушается. Да и лап нет, есть руки и ноги. Которые точно на месте и больше не ощущаются отдельно от него самого.

По телу растекается невероятная слабость, но она ничто по сравнению с прошлой беспомощностью. Он шевелит пальцами левой руки. Шевелит пальцами правой. Пытается согнуть ноги в коленях, но на это уходят почти все силы, поэтому приходится снова растянуться на набитом соломой тюфяке.

Хорошо, лучше отдохнуть пять минут, а потом можно и подняться. Хотя бы сесть. К телу возвращается чувствительность, боль, покалывание, но они как те насекомые, которых достаточно в этой хибаре, на них можно не обращать внимания. Боль позволяет чувствовать себя живым.

Отдохнуть он не успевает: в хижине появляется та женщина в ярких тряпках, которые служат ей одеждой. Она не удивляется тому, что огромный волк теперь человек – выходит, уже видела его. Ну и плошки с вонючей мерзостью у нее в руках нет. Это ничуть не снижает градус его настороженности, но Рамон медленно изучает своего врага. Оружия у нее тоже нет, разве что незнакомка собирается душить его голыми руками или длинными, заплетенными во множество мелких косичек, волосами.

– Мэла, – она вдруг грациозно опускается на колени и склоняет голову.

Красивая женщина перед ним на коленях – нормальное явление из его прошлой жизни, но не в этой дикой ситуации. От того, кто тебя травил по меньшей мере неделю, такого не ждешь. Рамон хочет спросить, что вообще происходит, но в горле так сухо, будто в рот насыпали песка, поэтому он заходится в кашле. Дикарка вскакивает и выбегает из хижины, чтобы спустя минуту вернуться с водой в глиняной чаше.

Да, там может быть очередной яд, но ему уже все равно: Рамон позволяет ей помочь ему сесть, прислонившись к стене, и припадает к воде, которая оказывается ледяной. Кашляет снова, но пьет. Быстро. Жадно. Яд он выведет, а вот от обезвоживания регенерация лишь замедлится.

Несмотря на опасения, с каждым глотком в голове проясняется. Дурман рассеивается, и у него получается самостоятельно обхватить чашку двумя руками.

– Еще, – просит Рамон.

– Ир-ир, – кивает незнакомка и приносит еще полную чашу.

Пока Рамон пьет она не смущаясь рассматривает его, а он рассматривает ее. Кожа черная, будто уголь, тело сильное, мощное, высокий рост и крупные черты лица. Начиная от густых бровей и заканчивая большим ртом. А вот глаза у нее ярко-синие. Она терпеливо ждет, пока он закончит, и забирает чашу из его пальцев, когда Рамон перестает пить и запрокидывает голову.

– Где я?

– Ир-ир.

– Ты не знаешь моего языка, я понял, но может его знает кто-то еще?

– Ир-ир?