Луначарский

Во время Первой мировой войны композитор Игорь Стравинский в Риме познакомился с художником Пабло Пикассо. Когда композитор возвращался в Швейцарию, итальянский таможенник нашел у него рисунок и спросил, что это такое.

— Мой портрет работы Пикассо.

— Но это похоже на план — какие-то кружки, линии…

— Это план моего лица. Не более.

Таможенник решил, что это план стратегического сооружения, и конфисковал рисунок. Если этот борец сохранил рисунок, то он и его дети стали богачами.

Глава восьмая «РЕВОЛЮЦИЯ НЕ КОНЧЕНА, ОНА ВПЕРЕДИ»

В преддверии Октября Луначарский работает заместителем петроградского городского головы (избранный от большевистской фракции) и председателем культурно-просветительской секции Думы. «…Моя роль первой скрипки в культурно-просветительском деле получила широкое признание и среди большевиков, и в Советах вообще, и в Думе, и в пролетариате, и даже среди специалистов», — писал он жене Анне Александровне 25 сентября 1917 года. 20 сентября он утвержден ЦК партии членом Муниципальной группы ЦК. Его избирают во Временный совет Российской республики (Предпарламент) и от профсоюзов — в Государственную комиссию по народному образованию. 16 октября он открывает 1-ю общегородскую конференцию Пролеткульта в Петрограде и выступает с докладом о задачах культурно-просветительского движения пролетариата.

Хмурым октябрьским вечером Гиппиус и Мережковский торопливо шли по Большой Никитской улице Петрограда. Дул холодный ветер, и супруги одинаково прикрывали подбородок и рот кашне. Они торопились домой: ожидались гости. В конце улицы они встретили хорошо знакомого им президента Российской академии наук Александра Петровича Карпинского, который шел в сопровождении двух оборванцев и дружелюбно беседовал с ними.

Гиппиус и Мережковский обменялись выразительными взглядами, которые означали: «Ужас, до чего дошло! Академики гуляют с хамами!» Супруги не стали даже раскланиваться с президентом, который, впрочем, из-за увлеченности беседой и по близорукости не заметил их. Они же в недоумении остановились на крыльце своего дома и с возмущением следили за странной сценой: президент академии открыл портфель, который оказался набит камнями.

— Золото небось, — предположил один из спутников академика.

— Вы почти угадали, голубчик! — кротко сказал Карпинский. — Это образцы пород. В породе же заключены богатства: и медь, и железо, и золото, и серебро, и платина, и алюминий. Эти богатства невидимы, и их без науки извлечь нельзя. Если не вмешается наука, то все эти богатства останутся лежать в земле без пользы.

Старичок неспешно двигался к своему дому и столь же неспешно разъяснял любознательным молодым людям сомнительного облика научную суть проблемы извлечения богатств из недр земли. Подойдя к дому, академик поднялся по ступеням, дернул ручку звонка и любезно попрощался с молодыми людьми. Они же пребывали в странном и доселе незнакомом им состоянии и даже не стали снимать со старого академика не по сезону рано надетую шубу. Вдобавок к этим чудесам они с уважением вернули старичку его тяжелый портфель. Видевшие эту сцену Гиппиус и Мережковский были потрясены до глубины души. Брови их невольно ползли вверх, выражая высшую степень недоумения, а под конец наблюдавшегося ими странного эпизода они почти одновременно пожали плечами и так и застыли в немой сцене.

Дома Гиппиус и Мережковский только успели переодеться к приему гостей, как пришел первый из них — поэт Федор Сологуб, а вслед за ним — Иванов-Разумник и Ремизов. Спустя некоторое время стали прибывать литераторы и журналисты. Некоторые из них ранее не были вхожи в этот дом. Последним явился Борис Викторович Савинков. Поглаживая лысую голову, знаменитый эсер и литератор вошел в гостиную и обвел присутствующих испытующим взглядом, без стеснения прикидывая, кто из этих интеллектуалов на какое дело годится. На его лице на мгновение мелькнуло брезгливое выражение.

Затевался вовсе не обычный салонный вечер с чтением стихов и литературными спорами, какие не раз звучали в стенах этой богатой и просторной петербургской квартиры. Это было политическое собрание консервативной интеллигенции, ощутившей страх перед надвигающимся будущим.

Первое время гости, разбившись на группы, переговаривались. Новички смущенно жались у стены, переживая торжественную процедуру представления знаменитостям. Потом на середину комнаты вышла пожилая рыжеволосая хозяйка дома, одетая в праздничное малиновое платье, отороченное пушистым мехом. Близоруко щурясь, она оглядела присутствующих и остановила взгляд на Савинкове. Вслед за ней в строгом черном костюме и белой рубашке с черной бабочкой вышел карлик с аскетическим лицом. Это был Мережковский.

Гости обратили взоры на них и притихли, понимая, что начинается действо, ради которого все собрались. Зинаида Гиппиус обвела заносчиво-торжественным взглядом присутствующих и тихим сиплым голосом сказала: