Лунка серебристая

Как хорошо, что они встретились! Привезу Леночке, маленькой девочке, дочери соседа.

Леночка очень обрадовалась ракушкам и уложила их всех в маленькую картонную коробку. На следующий день она спросила меня:

— А почему некоторые ракушечки закрыты зеленой крышечкой?

— Какой такой зеленой крышечкой? — удивился я. — Наверное, грязь какая-нибудь пристала.

Еще через день Леночка примчалась ко мне.

— А почему, — спросила она торопливо, — в коробке с ракушками что-то шуршит, копошится?

— Шуршит? Тебе, наверное, показалось. Открой коробку, посмотри.

— А я боюсь!

— Ну тогда посмотрим вместе.

В коробочке же оказалась маленькая чудесная пчелка. Она поводила в стороны длинными усиками, поворачивая головкой с большими черными глазами, и будто спрашивала с недоумением:

— Как я здесь очутилась?

Действительно, как здесь очутилась милая пчелка? Уж не подшутила ли надо мной Леночка?

Пришлось заняться подробным осмотром ракушек. И тогда неожиданно обнаружилась ракушка, закрытая искусно вылепленной зеленой крышечкой. А в другой — зеленая крышечка была взломана, и там внутри раковины виднелись остатки ячейки пчелки. Тогда все вспомнилось, стало понятным.

Есть такие пчелки-ильницы. Они делают ячейки для своих деток в различных укромных местах: ямках, щелках, норках, замазывая вход массой, приготовленной из пережеванных водорослей. Каждый вид пчелок-ильниц готовит ячейки по-своему. И вот, оказывается, есть пчелки-ильницы, которые поселяют своих деток в маленькие пустые белые ракушечки. Чем не отличная квартира!

— Ну, Леночка, что теперь будем делать с пчелкой-ильницей?

— Пусть у нас живет.

— А где же она найдет цветы? Ведь все пчелы собирают с цветов пыльцу и пьют нектар.

— А я ей поставлю букет.

— Ей такие не нужны цветы. Она любит только дикие, горные. Ей еще нужна чистая речка с зелеными водорослями, свежий воздух, пустые ракушечки под кустом, многое что нужно. Трудно будет ей жить в неволе.

— Придется тогда отпустить пчелку на волю, — со вздохом согласилась Леночка.

Маленький овражек

Наверное, потому, что хочется поскорее очутиться в поле, так медленно тянется путь по городу. Красный свет светофоров, кажется, горит дольше положенного, томительно длинна улица, по которой нельзя обгонять впереди идущий автобус, смердящий черным перегаром солярового масла. Но вот все меньше и меньше машин, кончились дома, шоссе обступили сады, исчез задымленный воздух, стало свежо, запахло сохнущими травами. Вскоре поворот с дороги — и предстоящий путь весь как на ладони, все видно.

По крутым холмам, опоясывающим высокие горы с еловыми лесами и белыми снегами, я вижу три полоски дорог. Одна, самая правая, темная, слабо заметная, наверное, трудная и малоезженная. Другая светлее всех, и на ее пути далеко три ярких белых пятнышка. Самая левая очень извилиста, местами исчерчена продольными полосками, возможно, размыта овражками. Все три дороги неизвестны, значит, интересны, и я наугад выбираю среднюю, привязываю к рулю мотоцикла резиновую подушку с водой, присоединяю от нее шланг к трубочке с дырочками над мотором, приоткрываю краник. Вода посочилась капельками, теперь можно начинать трудный подъем, мотору не страшен перегрев. Самый крутой склон преодолен, а дальше путь легче.

Проходит еще немного времени, и внизу открылась безбрежная равнина. Ее край не виден. Он теряется в дымке жаркого дня. На ней темными пятнами селения, желтые квадраты созревших посевов хлеба, темные полоски дорог, обсаженные тополями. А у самых ног расстилается город. Сквозь зелень садов, парков и улиц белеют здания и всюду вспыхивают и гаснут яркие отблески: то солнце отражается от стекол движущихся автомобилей.

Над городом угрюмой косматой шапкой повисла коричневая мгла дыма.

Пора дальше продолжать путь. Вот и близко еловые леса, и ледники сверкают на солнце ослепительно и ярко. Из-за бугра показываются три больших белых палатки. Здесь расположена колхозная ферма, и вокруг, по тучной траве, бродят коровы.

— Хорошее здесь место, — рассказывает старик бригадир. — Воздух чистый, трава густая, сверху видать все наши поля и дома, человеку благодать и скоту хорошо — слепней мало.

Вот ты скажи нам, — продолжает он разговор, — где только мне не приходилось пасти скот — и в Казачке, и в Каратуруке, и в Рахате, везде мучает слепень. А вот здесь его мало. Совсем почти нет.

Сначала мне кажется, старик что-то путает, быть может, преувеличивает. Вчера из города привезли доильный агрегат, а сегодня, к великому удовольствию всех работников фермы, стрекочет мотор, машина делает доброе дело, у старика отличное настроение, и все кажется ему хорошим. Но где-то в тайниках памяти шевелится догадка и вспыхивает слабая надежда. Неужели сейчас опять произойдет встреча с моими старыми знакомыми, бембексами? Ну что же! Не беда, что я сегодня не доберусь до еловых лесов и не увижу поближе сверкающие белизной ледники. Бембексы стоят того, чтобы ими заняться. И, оставив мотоцикл возле белых палаток, я иду к коровам.