Лунная девушка

Сначала она не решалась идти, пока мать не сказала ей, что Джим и Молли хорошие, сердечные люди, и она будет с ними в безопасности, как со своими собственными отцом и матерью. При упоминании о родителях, на ее глазах появились слезы, и она импульсивно повернулась к моей матери и поцеловала ее, после чего заявила Джиму, что готова следовать за ним.

Она попрощалась со мной и снова поблагодарила меня, и я, наконец обретя дар речи, заявил, что отправлюсь с ними до дома Джима. Похоже, это еще больше успокоило ее, и мы отправились. Джим шел впереди, а я держался сзади, вместе с девушкой. По дороге я обнаружил одну очень странную вещь. Как-то отец показал мне кусок железа, который притягивал небольшие опилки железа. Он сказал, что это магнит.

Эта изящная незнакомая девушка конечно же не была куском железа, и я не был маленькими железными опилками; но тем не менее я не мог оторваться от нее. Я не мог объяснить, каким образом все это происходило, но как только я отдалялся от нее, меня снова притягивало к ней, и наши руки соприкасались. Однажды наши ладони соприкоснулись, и странная и очень приятная дрожь пронзила мое тело, дрожь, подобной которой я никогда не испытывал.

Мне всегда казалось, что дом Джима находился достаточно далеко — особенно когда я относил туда что-то, когда был мальчишкой; но в ту ночь путь показался мне слишком близким — в двух шагах от нас.

Молли услышала, как мы подходим и вышла к двери. Она забросала нас вопросами, но когда она увидела девушку и услышала часть нашей истории, то повернулась и прижала девушку к своей груди, точно так же, как и моя мать. Прежде чем они увели ее к себе, незнакомка повернулась и протянула мне руку.

— Спокойной ночи! — сказала она, — и снова благодарю тебя, и вновь пусть Бог наших Отцов благословит и охранит тебя.

И я услышал как Молли бормочет:

— Святые будут молиться!

Затем девушка повернулась, и дверь закрылась, а я направился домой, словно летя по воздуху.

4. Брат генерал Ор-тис

На следующий день я начал как всегда с развозки козьего молока. Нам было позволено торговать скоропортящимися продуктами во все дни, кроме рыночных; правда, от нас требовали строгой отчетности о подобных сделках. Я обычно оставлял Молли напоследок, потому что у Джима был глубокий холодный колодец, и я мог утолить жажду после утренней работы; но сегодня Молли получила свое молоко первой и даже раньше, — на полчаса раньше, чем я обычно начинал работу.

Когда я постучался, и она впустила меня, то сначала выглядела удивленной, но затем внезапно странное выражение появилось на ее лице — полунасмешка, полужалость. Она встала и отправилась на кухню за посудой для молока. Я видел, как она вытирает рукой уголок глаза, но тогда я еще не мог понять, почему.

Незнакомая девушка была в кухне, помогая хозяйке, и когда Молли сообщила ей, что я здесь, та вышла навстречу и поздоровалась со мной. Тогда я в первый раз хорошенько рассмотрел ее, ведь свет свечи не самое лучшее освещение. Если я был очарован при вечернем свете, то в моем словаре нет подходящего слова, чтобы объяснить тот эффект, который она произвела на меня при дневном. Она… нет, это бесполезно. Я просто не могу описать ее!

Молли довольно долго искала посуду для молока, и пока она занималась поисками, мы с незнакомкой знакомились. Сначала она спросила об отце и матери, а потом мы представились. Когда я сообщил ей свое имя, она повторила его множество раз.

— Джулиан 9-й, — сказала она, — Джулиан 9-й! — и улыбнулась мне. — Какое красивое имя! Мне оно нравится.

— А как тебя зовут? — спросил я.

— Хуана, — сказала она, и она произнесла это так: «Ханна». — Хуана Сент Джон.

— Я рад, — сказал я, — что тебе нравится мое имя; но твое мне нравится больше. — Разговор получался довольно дурацким, и я чувствовал себя не в своей тарелке; но, видимо, она не думала, что он дурацкий или была слишком хорошо воспитана, чтобы показать это. Я был знаком со многими девушками; но большинство из них были глупыми и непривлекательными. Красивые девушки редко появлялись на рынке, — во всяком случае, красивые девушки нашего класса. Калкары разрешали своим девушкам бродить вокруг, потому что их не волновало, что случиться с ними: на них всегда была замена. Но американские отцы и матери предпочитали убить своих детей, нежели отослать их на рынок, а такое зачастую случалось. Девушки калкаров, даже рожденные от американских матерей, были грубыми и неопрятными на вид — низкобровыми, вульгарными, тупыми. Они совершенно не годились для семьи и даже не могли вести себя нормально и ими «пользовались» только мужчины высших слоев.

Эта девушка разительно отличалась от всех, кого я когда-нибудь видел, и я изумлялся: как может вообще существовать такое чудесное существо. Я хотел знать о ней все. Мне казалось, что я был ограблен многие годы, когда она жила, и дышала, и разговаривала, и двигалась, а я не знал об этом, и она не знала обо мне. Я хотел наверстать упущенное время и задавал ей множество вопросов.