Лунная девушка

Зная его как тупого и глупого человека, я решил застичь его врасплох, поэтому держась рукой за верхнюю планку, я качнул загородку ему в лицо и ударил его коленом в грудь. Это отбросило его на землю в свиной навоз. Я так сильно толкнул его, что он перекувырнулся. Вонбулен начал подниматься на ноги, изрыгая ругательства. В его глазах плясало бешенство. И через мгновение он бросился на меня! Это походило на атаку быка, с которым я только что справился, с той разницей, что Вонбулен был разъярен еще больше и выглядел гораздо хуже. Его огромные кулаки свистели с ужасающей скоростью, рот открылся, словно он собирался пожрать меня живьем; но по кое-каким причинам я не испытывал страха. Честно говоря, я улыбался, видя его лицо и его торчащие усы, перепачканные грязью.

Я парировал его первый неистовый удар и, приблизившись, ударил его не очень сильно в лицо — я уверен, что бил его не в полную силу, потому что не хотел этого; я хотел поиграться с ним — но результат был для меня совершенно неожиданным, в общем, как и для моего врага, правда, не таким болезненным. Он отлетел от моего удара на целых три фута и снова рухнул на спину, выплевывая кровь и зубы изо рта.

Тут я поднял его за шиворот и за штаны, поднял его над головой и швырнул туда, где — я только тут заметил это — собралось множество зрителей.

Вонбулен не пользовался популярностью в Тейвосе, и я увидел множество широких улыбок на лицах людей моего класса; однако были и другие, которые не улыбались. Это были калкары и полукровки.

Я увидел все это мельком и вернулся к своей работе. Вонбулен лежал на земле там, где свалился. Рядом с ним я швырнул его мешки пшеницы и его свиней. После этого я открыл загородку, чтобы внести туда свой товар. Внезапно я наткнулся на Соора, преградившего не путь и смотрящего на меня с ненавистью.

— Что это значит? — громко завопил он.

— Это значит, — ответил я, — что никто не сможет украсть у Джулианов место так легко, как казалось Вонбулену.

— Он не украл его, — продолжал кричать Соор. — Я дал это место ему. Убирайся отсюда! Оно его!

— Это не ваше имущество, чтобы раздавать его, — ответил я. — Я знаю свои права; ни один человек не может выгнать меня отсюда без борьбы. Ты понял меня?

И, отвернувшись от него, я принялся заносить свои пожитки в загородку. Закончив, я увидел, что больше никто не улыбается — мои друзья выглядели очень мрачными и перепуганными; ко мне подошел человек и стал рядом; когда я повернулся в его сторону, то увидел, что это Джим.

И только тут я понял, насколько серьезный проступок я совершил, и огорчился появлению Джима, который таким образом молча дал понять, что он со мной во всем, что я сделал. Никто больше не подошел, хотя многие ненавидели калкаров не меньше нас.

Соор был в ярости; но он не мог остановить меня. Только Двадцать Четыре могли отобрать у меня мое место. Он всячески обзывал меня и издевался надо мной; но я заметил, что сначала он отошел подальше. Это было, словно изысканное яство для изголодавшегося человека: знать, что один из завоевателей боится тебя. И пока что это был самый счастливый день в моей жизни.

Я быстро загнал коз в загородку и, держа один из сыров в руке, позвал Соора. Он повернулся, скаля зубы, словно крыса, загнанная в угол.

— Ты приказал отцу принести тебе подарок, — закричал я во всю силу своих легких, и меня слышали все, и все обернулись ко мне. — Вот он! — крикнул я. — Держи свою взятку! — и я швырнул сыр ему в лицо изо всех сил.

Он рухнул наземь, словно подстреленный, а люди разбежались в стороны, подобно перепуганным кроликам. Я начал развешивать шкуры вокруг загородки, чтобы дотошные покупатели могли их хорошенько рассмотреть.

Джим, чье место было рядом с нашим, молча смотрел на меня через загородку в течение нескольких минут. Наконец он сказал:

— Ты совершил огромную глупость, Джулиан, — сказал он и добавил: — Я горжусь тобой.

Я был не совсем уверен, что понял его правильно, и решил, что, видимо, он тоже желал бы умереть за удовольствие победить их. Я не сделал этого не из-за нехватки ярости или силы; я вспомнил склоненную голову отца и слезы матери, понимая: если мы не будем держать голову так высоко, как подобает мужчинам, так лучше уже умереть. Да, перед моими глазами все время стояли подбородок отца, склоненный на грудь, и его неверные шаги, и я стыдился за него и за себя; но я частично отмыл этот позор, и в моем мозгу наконец окончательно выкристаллизовалось то, что должно было давным-давно сформироваться: решение прожить остаток жизни с высоко поднятой головой и кулаками наготове — прожить мужчиной — какой бы короткой не оказалась эта жизнь.

6. Трибунал

Вечером я заметил небольшое оживление в рядах Каш гвардии, крутящейся по рынку. Они постепенно подходили к моему месту и останавливались рядом. Наконец дежурный сержант обратился ко мне:

— Ты — Брат Джулиан 9-й? — спросил он.

— Да, Джулиан 9-й, — ответил я.

— Лучше тебе быть Братом Джулианом 9-м, когда будешь обращаться к Брату генералу Ор-тису, — прорычал он в ответ. — Ты арестован, отправляйся с нами!

— За что? — спросил я.