Лунная дорожка счастья

Она улыбнулась; Хейла было трудно сбить с толку. Он всегда действовал настойчиво и привык добиваться своего.

— Дверь не заперта, — сказала она и побежала вниз.

Встревоженный и ощетинившийся Горнист, тершийся у ее ног, тихо зарычал и побрел в гостиную. Хейл вошел, и она вытолкнула собаку на улицу. Они настороженно посмотрели друг на друга. Горнист в это время сильно ударил всем своим телом по двери.

Кристина хотела предложить ему сесть в кресло, но Хейл положил ей руки на плечи и посмотрел прямо в глаза. Затем медленно коснулся ее губ своими, нежно лаская пальцами уши, шею и спину под тонкой блузкой. Ее плоть задрожала от уже забытых прикосновений мужчины, становящихся все более уверенными и быстрыми. Его губы стали горячими и жадными, в какое-то мгновение страсть захватила ее, и она ответила.

Но затем, при вспышке непонятной паники, она внутренне сжалась и застыла в его объятиях. Он обнимал ее еще несколько мгновений, но потом отпустил, глядя на нее влажными, изголодавшимися и неудовлетворенными глазами. Он почти до боли сжимал ее руку и продолжал нежно гладить ее по щеке.

— А ты расцвела этим утром, Тина… расцвела и готова отбросить свой покров ложной скромности, который носила так долго. Я всегда был уверен в том, что в тебе есть буйство, которое только и ждет освобождения, и что я буду именно тем человеком, который раскрепостит тебя… Он попытался снова привлечь ее к себе, но она вырвалась из его объятий. Немного придя в себя, произнесла как можно более спокойно:

— Хочешь кофе, Хейл?

— Ты же прекрасно знаешь, что я не хочу кофе, Тина. Я хочу тебя.

Все еще волнуясь, чувствуя себя неловко и неуверенно, она ничего не ответила, пошла на кухню и щедро насыпала кофе в старую кофеварку. Получилось черное крепкое варево, призванное вернуть ей хоть толику здравого смысла. Хейл подошел и обнял сзади за талию.

— Существует множество удовольствий, Тина, которые ты никогда еще не испытывала. Так много прелестей, которые можно увидеть, ощутить, попробовать… целый мир, волнующий, необычный, манящий…

Его слова будили ее воображение, образы, которые он рисовал, увлекали. Она готова была схватиться за любую соломинку, чтобы не утонуть в этом пьянящем водовороте, и первое, что подсказал ей инстинкт, — это сопротивление.

— Некому будет позаботиться о Горнисте…

Хейл, как безумный, провел рукой по своим волосам.

— О Боже! — он быстро пришел в себя и переключился на обычный терпеливый и рассудительный тон. — Пока оставим пса у кого-нибудь, а потом заберем его, если он для тебя так много значит.

Кристина стояла и смотрела в окно на холмы, где она с Бартом нашла череп Бегли, ощущая в себе странную пустоту. На кухне все более настойчиво звучала дробь зерен в кофеварке: «Пока, пока, пока…» У нее было некое иррациональное чувство, что за настойчивостью Хейла что-то кроется. О да, вполне возможно, он жаждет ее; возможно, он ищет стабильности, которую она для него олицетворяет… но к чему после столь долгого времени это давление, эта поспешность? Она не успела ответить себе на эти вопросы, как заметила, что Хейл достает с полки чашки. Он уже пригладил свои взлохмаченные волосы, лицо его было спокойно. В ответ на ее взгляд он довольно беззаботно произнес:

— Если путь к твоей благосклонности лежит через домашнее хозяйство, то хочу показать, что я не полный профан в этом вопросе, впрочем, я только учусь.

Она выдавила из себя улыбку.

— О, Хейл… — она нашла поднос, а он поставил на него чашки и блюдца. — Глупо сидеть дома в такой хороший день. Пойдем на веранду, на воздух.

— Должен заметить, что это несколько необычно — не видеть воздуха, которым дышишь, — сказал он, беря в руки чашку кофе. Затем внимательно посмотрел на Кристину. — И еще я должен заметить, что этот факт чрезвычайно благотворно на тебе отразился. Я никогда еще не видел тебя такой свежей и энергичной.

— Когда ты в последний раз видел меня, я была не в самой лучшей форме. Любое другое состояние по сравнению с тем можно назвать улучшением.

— Да, ты была мало на себя похожа. Мне пришлось напоминать себе, что то маленькое, хрупкое привидение было Тиной Вилз.

«Что, без сомнения, должно говорить мне о том, как он был тогда со мной мягок и сдержан», — подумала она, но эта мысль очень быстро утонула в смущении от своей неблагодарности.

— Этот твой нежный солнечный загар ароматен, как зрелый абрикос, — продолжал Хейл и посмотрел на ее блузку. — Зеленый цвет тебе идет, но белый подошел бы больше. Белый и немножко зеленого, что-нибудь длинное, свободное, но очень простое и, конечно, серебряные украшения с жадеитом.

— Это так бы подошло для этих мест, — холодно перебила его Кристина.