Лунная магия

Я вспомнил, как мисс Л.Ф. велела мне молиться Изиде и как эта молитва принесла замечательный результат. И вот я стал молиться этой огромной статуе, которая, как я считаю, была примитивным образом Изиды. Я помню, как припал к ее коленям и довел себя до экстаза, раскрывая ей, несмотря на всю ее чудовищную уродливость, всю свою душу. Затем облик ее неожиданно начал меняться, и вместо грубого красного песчаника, почерневшего от дыма, передо мной как бы засиял полированный черный мрамор, и я увидел, что это мисс Л.Ф., вернее, ее изваяние, только в три-четыре раза больше человеческого роста. Я вспомнил слова Писания «черна я, но прекрасна». Эта статуя, несмотря на черноту, была прекрасна. Я испытал перед нею смесь ужаса и восхищения. Я по-прежнему обнимал ее колени, но словно человек, схвативший в руки рыбу или змею, я и боялся ее, и был ею очарован. В глубине души я знал, что если смогу преодолеть страх и отвращение и брошусь с головой в этот омут, она снова превратится во что-нибудь прекрасное, но сделать это не было сил…

Затем главная дверь приоткрылась на несколько дюймов, и в щель проскользнула жрица, которую я любил. Обрадованный ее появлением, я спустился с возвышения, приблизился к ней и обнял. Она ответила нежным объятием. Во всяком случае, она меня не оттолкнула. Взяв за руку, я повел ее с собой на возвышение, где мы сели у ног богини, и я снова ее обнял, уже с большим жаром, и она ответила мне с не меньшей нежностью. Вот это был настоящий сон, ибо я им нисколько не управлял.

Потом вдали послышалось пение, и я впервые заметил, что посреди пещеры находится водоем, по всей видимости, питавший ручеек, который бежал вдоль подземного коридора. У водоема возвышался большой сталагмит, почитавшийся, насколько я знал, как святыня.

И снова мой сон вернулся к прежнему, и я все так же сидел у ног богини и ласкал жрицу, которая спокойно принимала мои ласки как должное. Затем я проснулся.

Я не в силах описать того ощущения радости жизни, уверенности в своих силах и счастья, с которым я проснулся. Обычно, если мне привидится такой непристойный, сон, я просыпаюсь, проклиная себя, и целый день хожу совершенно подавленный. Но ко всем непристойностям, виденным мною в этом сне, я отнесся неожиданно легко, как к самому обычному делу. Я припомнил слова моего гостя: «Это все не важно». Они явно возымели действие, причем настолько мощное, что это действительно оказалось неважным. Я был ужасно доволен собой и тем, что воспользовался возможностью ласкать жрицу, и остаток дня ни о чем не мог больше думать.

Надеюсь, что все это не наведет на мысль о том, будто я намерен перевести свои фантазии в реальность. Я всего лишь упоминаю о них, как меня о том просили, а также по причине их психологической значимости. Поначалу я собирался оставить их при себе и приготовил предыдущий отчет. Но затем я понял, что так нельзя, что я должен быть предельно искренним и принять на себя все возможные последствия, иначе погублю весь эксперимент и внушу мисс Л.Ф. ложное ощущение безопасности».

Ничего удивительного, подумала я, что рука Малькольма дрожала, подавая мне этот отчет. Для человека с его темпераментом подобные откровения равносильны выдергиванию зубов.

Он сидел, дымя сигаретой и глядя в огонь, с виду совершенно спокойный, невозмутимый, и более чем когда-либо напоминал высеченного из гранита колосса. Я задумалась, как быть дальше. Если я вздумаю его поощрить, благодарности от него ждать нечего — это я знала. Очень непросто было взять верный тон, не повергнув его в смущение резкой отповедью.

Он, по-видимому, почувствовал, что я закончила чтение, хоть я и старалась не поднимать глаз от страницы.

— Ну? — спросил он. — Получу ли я от ворот поворот теперь, когда Вы знаете, что я за человек? Я ведь предупреждал Вас, что у меня отнюдь не чистые помыслы.

— Человек, столь честный, как Вы, доктор Малькольм, является более надежным другом, чем те жертвы самообмана, которые считают себя совершеннее самой Природы.