Лунная опера (сборник)

«Вознесение» и «Лунные чертоги» – известные арии из пьесы «Побег на Луну». И то, что сейчас Сяо Яньцю, для которой «Побег на Луну» обернулся двадцатью годами забвения, по собственной инициативе выбрала именно эту пьесу, бесспорно являлось провокацией, подготовкой к бою. Бинчжан инстинктивно распрямился в ожидании ожесточенного спора. Но поскольку в его руках находился козырь, то он не слишком беспокоился. Он попросил исполнить ее отрывок в напеве эрхуан. Сяо Яньцю поднялась с места, отошла в сторону, оправила со всех сторон полы пиджака и, устремив свой взгляд за окно, в мгновение ока преобразилась. Начав совершать характерные движения руками и глазами, она вдруг неожиданно вошла в образ. Ее голос звучал многообещающе. Бинчжан еще даже не успел удивиться, как его сердце захлестнула волна восторга. Перед ним стояла алчная и в то же время полная раскаяния Чанъэ. Бинчжан закрыл глаза и, засунув руку в правый карман брюк, самыми кончиками пальцев начал медленно отстукивать ритм: один удар плюс пауза на три счета, и так снова и снова.

Сяо Яньцю на одном дыхании пела целых пятнадцать минут, Бинчжан открыл глаза, прищурился и внимательнейшим образом стал изучать эту стоявшую перед ним женщину. Исполненная ею ария была наисложнейшей, выбранный отрывок в напеве эрхуан охватывал целую серию темпов для пения: спокойный темп маньбань [33] перетекал в юаньбань [34] , которому на смену приходил люшуй [35] , его, в свою очередь, сменял иянский напев [36] . У нее был очень богатый вокальный диапазон, и то, что она осилила такую длинную арию после двадцатилетнего перерыва, могло означать только одно – все это время она продолжала развивать свой голос. Бинчжан съежился на стуле и не шевелился. Он потихоньку горестно вздохнул. Двадцать лет, целых двадцать лет. На Бинчжана разом нахлынули чувства, он обратился к Сяо Яньцю:

– Чего ты добиваешься?

– Чего я еще могу добиваться?

– Все-таки двадцать лет – это не так-то просто.

– Я не добивалась. – Сяо Яньцю наконец поняла, что имел в виду Бинчжан, и, вскинув голову, добавила: – Просто я и есть Чанъэ.

Покинув офис Бинчжана, Сяо Яньцю чувствовала себя будто во сне. То был октябрьский день, ветреный и солнечный, как весной. И чувствовалось в этом ветре и солнце какое-то очарование, какое-то волнение, и все это Сяо Яньцю словно чудилось, окутывая ее неясным туманом. Она шла по дороге, наступая на собственную тень. Потом она остановилась и рассеянно посмотрела по сторонам. Наконец, опустив голову, Сяо Яньцю отрешенно уставилась на тень. Время стояло послеполуденное, отчего ее тень выглядела совсем короткой, толстой и походила на карлика. Сяо Яньцю внимательно изучала ее: расплывшаяся до предела и до безобразия неуклюжая, она напоминала какую-то бесформенную лужу. Сяо Яньцю сделала вперед несколько больших шагов, и тень, похожая на огромную жабу, переместилась на такое же расстояние. И тут она собралась с мыслями, и до нее дошло, что тень на земле – это не что иное, как она сама, а ее тело – это приложение к тени. Таков уж есть человек, что обычно именно наедине с собой он открывает в себе что-то новое и познает свою природу. Взгляд Сяо Яньцю стал еще более отсутствующим, полный горести и отчаяния, он уподобился октябрьскому ветру, дующему не понять откуда и куда.

Сяо Яньцю приняла категоричное решение сесть на диету, причем немедленно.

Когда в жизни наступает поворотный момент, женщинам свойственно начинать все с нуля, и первым шагом на этом пути является похудание. Сяо Яньцю поймала красную «дайхацу» и прямиком направилась в Народную клинику. Для нее это было тягостное место. Вот уже столько лет, даже когда у нее были очень серьезные проблемы с почками, Сяо Яньцю ни разу не обращалась в эту клинику. Ведь именно здесь ее судьба полностью поменялась, говоря другими словами, именно здесь ей разбили сердце. На следующий день, после того как Ли Сюэфэнь попала в больницу, Сяо Яньцю под давлением директора труппы пришла навестить пострадавшую. Ли Сюэфэнь, оказавшись на больничной койке, сказала, что, только если Сяо Яньцю ее уважит и сама придет с повинной, она подумает, простить ее или нет. Директор желал во что бы то ни стало удержать Сяо Яньцю, это было известно каждому среди артистов. Он собственноручно написал для Сяо Яньцю бумагу с самокритикой, чтобы она вслух зачитала ее перед Ли Сюэфэнь. Понятное дело, что дальнейший разговор о ее пребывании в труппе можно было вести только после того, как она хорошо разыграет перед Ли Сюэфэнь это представление. Предварительно прочитав бумагу, Сяо Яньцю свернула ее и рассердилась. А когда она сердилась, то становилась еще глупее. Она изо всех сил начала оправдываться:

– Я не завидовала ей, я не хотела ей навредить.

Директор пристально смотрел на Сяо Яньцю – даже при создавшихся обстоятельствах это дитя продолжало возмущаться. Его глаза налились кровью, он уже готов был дать ей пощечину, но все-таки сдержался и, опустив руку, громко сказал:

– Я семь лет отсидел за решеткой, не хотелось бы мне навещать там тебя!