Я не собирался оставлять в покое мою лисицу, мою змейку. Мои преследования продолжались. Я обиделся и рассердился, но это вовсе не стало основанием для того, чтобы я оставил свою мечту. Напротив, гнев и обида подхлестнули меня так, что мое возбуждение только возросло. Теперь я еще сильнее, чем когда бы то ни было, думал о моей лисице, о моей змейке. В моих фантазиях она разгуливала пешком, ездила на велосипеде и время от времени оборачивалась. Она завладела всем моим существом. Я тревожился о ней, лишившись всякого покоя. Единственное, что поменялось, – теперь я очень боялся быть узнанным ею. К счастью, на улице похолодало, поэтому я прятался под капюшон ветровки и надевал темные очки. Этот высокохудожественный стиль прекрасно скрывал истинный облик «автора стихотворного жанра». Я вставал на площади Барабанной башни, внимательно высматривал и терпеливо ждал.
Однажды она появилась снова. Ее силуэт снова стал мне вознаграждением за терпение и веру. Благодаря темным очкам мир преобразился самым удивительным образом, все в нем выглядело призрачно-синим, включая мою лисицу. Ее появление было похоже на появление призрака, который при свете полумесяца неторопливо перемещался по своим делам. На самом же деле время было послеобеденное, и осенний диск солнца сверкал золотым блеском. Коль скоро темные очки смогли придавать солнцу схожесть с луной, мое преследование, соответственно, обретало все более неукротимую силу. Мне нравилось это ощущение, когда благодаря темным стеклам обыденная жизнь вдруг теряла свою обыденность и выглядела нереально, словно в сказке, притягивая своею нереальностью. Это ощущение кружило мне голову, каким же волнующим было это чувство!
На этот раз она поехала не на восток. Ее велосипед устремился по склону на юг от площади Гулоу. Я ехал за нею уже достаточно долго, но она и не собиралась останавливаться. Однако, приблизившись к кинотеатру «Духуа», она замедлила скорость и осторожно пересекла перекресток. Поставив на стоянку велосипед, она одна вошла в кинотеатр. Ну и славно. Возможно, это было как раз то, что нужно: пока она будет смотреть кино, я выберу укромное местечко и смогу спокойно смотреть на нее. Каждый мечтает о своем собственном кино, благодаря темноте у каждого сбываются свои мечты.
Когда я вошел в зал, фильм уже начался. Вверх по экрану плыли титры с именами исполнителей. Я снял очки и, успокоившись, стал медленно искать ее глазами. Обнаружить ее мне не удалось. Ну и ничего. Я ведь знал, что она где-то рядом, по сравнению с тем, что я чувствовал, выискивая ее, словно иголку в стоге сена, на площади, это было в сто раз легче. Прижавшись к стене, я начал перемещаться вверх от самого первого ряда к следующему. Я понимал, что все равно смогу найти ее. Когда же я наконец дошел до самого последнего ряда, то сердце мое оборвалось. Увиденное повергло меня в шок. Я нашел ее. Она полулежала в объятиях мужчины в очках. Пуговицы на ее блузке, ограничивающие доступ к груди, были полностью расстегнуты, туда проникла рука ее спутника, поглаживания которого самым бесстыдным образом отражались на шевелении ткани. Она же, кто бы мог подумать, закрыла глаза и, отвратительно раскрыв свой рот, томно вздыхала. Как она могла так вести себя, как? Я еще мог стерпеть свой позор, когда она опустила меня на улице, но увидеть ее в таком виде с мужчиной было выше моих сил! Кровь разом закипела во мне. Я стоял как дурак, взволнованный и взбешенный. Теперь я понял, что выражение «огонь ненависти» – это вовсе не метафора, в моей груди действительно бушевало пламя. Точно так же, как бумага воспламеняется от огня, сейчас она могла воспламениться и от меня. Меня словно подожгли, все на мне горело. Ради нее я готов был гореть до конца, пока не превращусь в пепел. Я снял ботинок и, словно кошка, подкрался к ним сзади. Обхватив мужчину за челюсть, я закрыл глаза и зарядил в него каблуком раз, потом еще раз. Сверх моих желаний послышался треск битого стекла. А пока я прокладывал путь к бегству, позади я услышал душераздирающий крик мужчины:
– Я ничего не вижу, я ничего не вижу!
Меня задержали в женском туалете. В правой руке я продолжал сжимать ботинок, к каблуку которого прилипли кровь и осколки стекла. Фильм уже закончился, в зале зажгли свет. Мне скрутили руки и приволокли на место преступления. Какая-то незнакомая женщина ринулась прямо ко мне и два раза зарядила своей туфлей прямо мне в лоб, после чего в обмороке рухнула на пол. Я понимал, что истекаю кровью, но боли при этом не чувствовал. В общей суматохе мое самообладание казалось просто немыслимым. Я огляделся по сторонам. Но стекающая со лба кровь застила мне глаза. Я наблюдал за протекающей мимо кроваво-красной толпой. Наконец в этой кроваво-красной толпе я обнаружил свою лисицу. Зажатая в узком проходе среди людей, она медленно продвигалась к выходу, делая шаги, она в то же время проводила рукой по своим волосам, заправляя их за уши. Вид у нее был безучастный и надменный. Я крикнул в ее сторону. Похоже, она не услышала, она даже не представляла, какое ужасное событие произошло из-за нее. Ее абсолютное равнодушие разбило мне сердце, у меня не было даже сил, чтобы расплакаться. Я снова громко позвал ее, но она, продолжая приглаживать волосы, уже поравнялась с выходом. Кровь у меня текла все сильнее и становилась все гуще. Я снова услышал крик того мужчины: «Я ничего не вижу!» Этот бедолага совершенно безвинно пострадал, то, что сегодня он столкнулся со мной, было подобно встрече с дьяволом. Я не понимал, что натворил, не понимал, чем было чревато это вечернее происшествие. Я тоже ослеп. Кроме темно-красной пелены, то и дело застилавшей мои глаза, я действительно уже ничего не видел.