Лунная походка

Папа не допускал никакого нытья, не то что мама. Мы проходили мимо кафетерия, где в витрине сидел большой плюшевый мишка, чем-то напоминающий Чичу. Он медленно с урчаньем поднимал двумя лапами стакан с медом, открывал розовую зубатую пасть и выпивал мед, медленно опуская на колени пустой стакан, который сам собой снова наполнялся медом, и процедура повторялась. Лапы с черными внушительными когтями и лакомый стакан. Мишка покосился на меня, какие длинные ресницы, прямо как у той девочки! И тут мне стало безутешно жаль, что никогда-никогда ее больше не увидеть. Слезы сами собой побежали по щекам, я их вытирал кулаком с зажатой палочкой от эскимо, ее я положил на траву, оглянулся, какая-то птица мелькнула в ветвях и палочки от волшебного эскимо и след простыл. Мы зашли в кафетерий «Заводной Мишка», и папа заказал две порции мороженого, ну, вот сейчас, чтоб наказать меня, он съест все один. Но он протянул порцию с белыми шариками, облитыми медом, мне. Нет, ничто на свете уже не могло утешить мою истерзанную душу, хотя, конечно, мороженое – классная вещь! В пустую вазочку от съеденного мороженого упал горящий голубым огоньком камушек.

– Папа! Сейчас рванет!

– Не рванет, – он подцепил ложечкой и вышвырнул в открытую дверь взрывчатку, тотчас раздался хлопок, от которого старушка с двумя сумками, проходящая мимо и глядящая куда-то вдаль, подпрыгнула неожиданно высоко, папа засмеялся, я тоже облегченно засмеялся.

– Прям как девчонка со скакалкой!

– Ага!

Часть II

В седьмом классе нас привели в театр на «Щелкунчика». Ничего, смотреть можно. Я дождался антракта и на выделенные мне деньги встал в очередь, чтоб купить пирожное и газировку. Пацаны баловались сигаретами в туалете. Очередь в буфете дошла и до меня, я взял пирожное на блюдце с ложечкой, стакан с шипучкой и уселся за столик, скучающим взглядом обводя незнакомый контингент, отломил кусочек, положил в рот и поднес стакан ко рту запить. Прямо передо мной сидела она с подружками, весело беседуя за чашечкой кофе, с оттопыренным мизинчиком, я так и обомлел, застыл, уставясь в нее. Ну конечно, это была, о Боже мой, она! Невероятно, те же сияющие банты, тонкий браслетик из разноцветных бусинок, добавились часики и перстенек на среднем пальце, эти ее ямочки на щеках, эти ее золотистые волосы, локоны, платьице лимонное в черный горошек, всё в этих, как их, тонких кружевах… Это уж потом я вспомнил, а тогда уставился ей прямо в лицо и забыл где я, что происходит. Мимо плыли разноцветные расплывчатые пятна, а ее лицо с длинными ресницами непринужденно кокетничало перед мальчиками. Сколько это длилось, сказать определенно не берусь, кажется, раздался второй, а может и третий звонок я опомнился, когда она совершенно неожиданно взяла недопитый стакан с газировкой и плеснула мне в лицо. Они вскочили и с хохотом защелкали каблучками по паркету.

По моему лицу текла вода, смешиваясь со слезами счастья, я увидел себя в зеркале – идиотская улыбка на мокром лице. Кто-то из пацанов из нашего класса потащил меня за рукав в зал, и я, оставив полный стакан и пирожное, как робот двинулся вслед, но дойдя до дверей, ведущих в зал, остановился, пошел вниз, получил плащ в гардеробе и, прислонившись к колонне, стал ждать, когда кончится спектакль. Бежали облака, прохладный ветерок то сеял дождем, то сыпал листьями, кружащимися стайкой. Наконец повалил зритель, я уже стал нервничать, что вновь ее потеряю, когда кто-то сзади тронул меня за руку.

– Мальчик, вы простите меня, пожалуйста, не сердитесь, будьте так любезны, я поступила некрасиво. Как вас зовут?

Я почему-то сказал свою кличку: «Гаврош».

– А меня Аля, очень приятно с вами познакомиться, – она взяла меня под руку. – Вы не сердитесь на меня?

– Нет.

– Ну, согласитесь, нельзя же так меня компрометировать в глазах моих однокашников?

– Согласен.

– Ну, вот и хорошо, вот мой трамвай, если вам по пути, вы можете меня проводить, это будет с вашей стороны мило.

И мы поехали в битком набитом пацанами и девчонками трамвае.

– Давайте спрячемся в уголок, я бы не хотела, чтоб меня видела наша преподаватель.

– Давайте.

Мы забились в угол, Аля глядела то на меня, то в окно, то на часики, ага, значит проезжаем часы. Она помолчала, потом взяла меня за руку.

– Если хотите, можете завтра прийти в нашу музыкальную школу, у нас состоится концерт.

– Аля, а вы меня не помните? – спросил я с бьющимся часто-часто сердцем, во рту пересохло. Она пристально посмотрела мне в глаза, улыбнулась.

– Ну, вот моя остановка, вы можете меня проводить до дому.

Вечером я позвонил ей.

– Аля!

– Гоша! Ничего, что я вас называю так?

– Ничего, вы можете сейчас выйти на балкон?

– Собственно, прохладно, мама удивится, а в чем собственно дело?

– Увидите.

Я нарвал, с оглядкой, с клумбы цветов, перевязал их синей тесьмой, вскарабкался по пожарной лестнице до третьего этажа и, прижавшись тесно спиной, пошел по выступу, рискуя сорваться и разбиться вдрыбоган; когда я вцапался в перила ее балкона, дверь тихонько отворилась, и Аля, театрально прижав ладони к чулкам, ахнула: