Лунная радуга

– Я так и знал. «Мурену» я тебе не дам. И не только потому, что это совершенно бесполезно, – мы все равно не сможем разобраться в специфике основного кода. Но еще и потому, что я не знаю, как повлияют на память машины комбинации алгоритмов, составленные бионетиками… Это же сумасшедшая наука, Грэг! Не буду слишком удивлен, если, получив заложенную в ампулу информацию, «Мурена» вообразит себя каким-нибудь сенсолингом. Или, чего доброго, затонувшим эйратером.

Или кальмаром по имени Лотта, подумалось мне.

– Тридцать метров, – сообщил Болл и стал набирать на клавишах очередную команду. – Грэг, кажется, все обошлось, антенна всплывает.

Динамики ожили. Сквозь шорох, треск и свист радиопомех мы услышали музыку. На волнах замысловатой мелодии плавал в эфире тонкий, задумчиво-нежный голос певицы. Маленький белый цветок на фоне тропической зелени… Я задержал руку Болла.

– Калькутта, – сказал он.

Не все ли равно – Калькутта, Джакарта, Тананариве. Мир поет – тем и прекрасен. Тем и дорог для нас, тружеников бездны. Отчужденно немой, чернеющей и холодной…

Мелодия тихо угасла, голос растаял в эфире. Я спохватился, выпустил руку товарища. Болл с виноватой улыбкой протянул мне микрофон.

– Я – «Бездна-Д-тысяча десять», я – «Бездна-Д-тысяча десять»… Вызываю на связь «Волну» – борт «Колыбели», Дуговского. Вызываю на связь… «Волна», как слышите меня, «Волна»? Отвечайте. Прием.

В динамиках цикадами трещали радиопомехи. Я повторил позывные. И наконец сквозь шум прорезался невнятный замирающий голос:

– Я – «Волна», я – «Волна»… «Бездна-Д-тысяча десять», слышу вас плохо. Дайте настройку счетом. Дайте счетом… Прием.

– Один, два, три, четыре, пять. Пять, четыре, три, два, один. Я – «Бездна», я – «Бездна»… Как слышите меня, «Волна?» Прием.

– Я – «Волна», – внезапно рявкнули динамики. Болл уменьшил громкость. – «Бездна», слышу вас хорошо. Передаю микрофон Леону Дуговскому. Прием.

– Здравствуйте, шеф. Как там у вас погода? Прием.

– Здравствуйте, Игорь, здравствуйте, Свен… Погода отличная, за «Физалию» не беспокойтесь – при таком волнении не оборвет. Я слушаю вас, ребята… Прием.

Я помедлил, сжимая микрофон до боли в пальцах, взглянул на Болла. Он молча кивнул.

– Снимите панаму, шеф… Мы нашли того, кого искали… и прокололи ласты ножом. Того, кто всплыл, мы обвиняем в трусости. Мы выражаем этому человеку наше презрение.

Болл сидел неподвижно. Шевелилась только рука на клавишах пульта. Шея медленно багровела.

– Запуск агрегатов намечаем на завтра. Агрегаты в порядке – просто в раструбах аквалюмов поселились спруты. Будем ставить решетки. Два из пяти андробатов серьезно повреждены, требуется полная замена… Самочувствие хорошее, продолжаем работу. Прием.

Длительная пауза. Динамики потрескивали разрядами атмосферных помех. Наконец дрогнувший голос Дуговского:

– Это был один из лучших гидрокомбистов нашего института, ребята… Гордость глубоководного сектора. Я до сегодняшнего дня не верил… Как это произошло?

– Он погиб, выполняя свой долг! – выпалил я напрямую, пренебрегая правилами радиоэтикета. – Мы искренне соболезнуем вам и разделяем ваши чувства. Мы продолжаем работу, которую он не успел завершить. Кстати, запросите агентства воздушных сообщений: когда и по какой причине на акватории нашего квадрата затонул эйратер «Ладога» под номером… – я дернул Болла за рукав и назвал номер. Болл утвердительно кивнул. – А также как можно подробнее выясните: откуда, куда и с какой целью совершала «Ладога» этот спецрейс. Прием.

– Ваш запрос записан и принят к срочному исполнению.

– Послушайте, шеф, вы не подскажете нам, что такое «сенсолинг»?

– Повторите.

Я повторил. И еще раз – по буквам польскими именами.

– Впервые слышу… Отправим дополнительный запрос, если не удастся найти в энциклопедических словарях нашей фильмотеки.

– С нетерпением ждем на вашей волне ответ на запрос. Соболев, Болл. Конец передачи.

– Сделаю все, что возможно. Конец передачи.

Я отдал микрофон.

– Шеф опять ничего не спросил, – проговорил Болл, почесывая переносицу микрофоном.

– На то он и шеф… – ответил я, прикинув, сколько времени понадобится Дуговскому на связь с центральными аэроагентствами материков. Выходило в лучшем случае около часа. – На то он и шеф, чтобы не тратить время на пустую болтовню в эфире… И знаешь что, Свен, мне кажется, прозрачный куб той штуковины на эйратере похож на аквариум. А все это вместе с полусферами и ящиком, набитым электронными приборами, – какой-то хитроумный контейнер для перевозки спрута.

– Спрута?! – Ошарашенный Болл нервно глотнул что-то мешавшее в горле.

– Ну да. Не взрослого, конечно, – юного. Может быть, новорожденного. Вспомни: возрасты затонувшего эйратера и этого кальмара мы нашли примерно одинаковыми.

Болл вздохнул с облегчением.

– Нет, – сказал он. – Мы же выяснили: ни одна научно-исследовательская организация…

– Погоди, – перебил я, – бионетики могли не знать, что имеют дело с детенышем гиганта-архитевтиса. Насколько мне известно, существует несколько видов этого рода, а многие из них отнюдь не гиганты. Но это во-первых…