Лунная радуга. Чердак Вселенной. Акванавты

— Ну, выпрыгнул я из кабины. В ушах… сам знаешь… после высоты и свиста двигателей этакая мутная неопределенность. Однако слышу: бьют барабаны. Бум–бу–бум, бум–бу–бум — в таком вот ритме. Повертел головой — крыша просторная, ничего не видать, кроме верхушек деревьев и синего неба. “Что за черт, — думаю, — праздник у них какой, что ли? Нет, непохоже — ритм барабанного боя не тот. Под этот ритм праздновать разве что День тоски и печали…” А барабаны лупят и лупят. Не по себе мне стало, мурашки по телу… “Так–так, — думаю, — не рановато ли я пилота в чудаки записал?” Потом уже, когда я с крыши спустился и синюков увидал, мне врачи объяснили про барабан. “Единственное средство, — говорят. — Больше ничего не помогает. Синюк, — говорят, — барабанному ритму только и подчиняется”. Вот и лупят ночью и днем, без передышки. Особенно важно в лунные ночи… Бьют, конечно, не в натуральные барабаны, а просто транслируют звукозапись на всю территорию…

— Погоди, погоди! — Вебер недоуменно поморщился. — Синяк… это как понимать?

— Синяк? Посиневший кровоподтек от ушиба на человеческом теле. Хочешь, брюки сниму и покажу сегодняшний свежий синяк величиной с чайное блюдце?

— Ну, этот… как его? А, черт! Синюк!..

— Синюк — дело другое. — Фрэнк пристально посмотрел в глаза собеседника. — Синюк — это свежий кровоподтек на теле нашей цивилизации. И не единственный, между прочим.

— Ладно, разницу я уловил. Только мне все равно ни черта…

— Про очаги “синего бешенства” на рудниках Венеры слыхал?

— Так это?..

— Да.

— И все шестьдесят человек?

— Да. Если их еще можно назвать человеками.

— А я полагал…

— Нет. Все уже на Земле. Корк—Айленд. Пятая зона СК, морской отряд военизированной охраны. От нас в двух часах летного времени. Зона “полного отчуждения”… Мы гуманисты.

— А какие гарантии мы…

— Гарантии? Я вижу, в тебе поубавилось энтузиазма быть гуманистом. Гарантии!.. Врачи утверждают, что не опасно. Иначе бы… Ну, словом, это не вирусное заболевание типа марсианского “резинового паралича”. Это как–то там связано с вегетативной нервной системой, гормонами. Одни считают виновником неизвестный ядовитый газ, выделившийся из пирокластических пород на рудниках, другие — пыль какого–то редкого минерала…

— “Венерины слезы”? Прозрачный такой с металлическим блеском?.. Ну, который мы так поспешно изъяли из ювелирного обращения в прошлом году.

— Не знаю. Венерины, говоришь?.. Похоже, что наши.

Помолчали.

Вебер спросил:

— А синюки эти… что, совсем безнадежно?

Фрэнк помедлил.

— Изучают пока… По–моему, безнадежно. Ты бы вблизи на них посмотрел.

— И ты… с ними…

— Нет! — догадался Фрэнк. — Только через бетонную стену. Стекло и бетон! Я исповедую гуманизм, но… Да и никто бы мне не позволил. Крыша лечебного корпуса и кабинет главного медика зоны — вот и все.

— Как же тебе удалось?..

— Посмотреть? Главный медик, с которым я разговаривал, высветлил для меня наружную стену своего кабинета. Глянул я, да так и обмер. Пока смотрел, их несколько мимо проковыляло. Голые, синие… Их солнцем и воздухом лечат. Головы безволосые, морщинистые, в буграх и шишках. Глаза навыкате, рты до ушей, будто улыбка с голубым оскалом. Движения какие–то куриные — судорожно–резкие, составленные из отдельных фаз. Кур видел? Очень похоже. Поворот головы, к примеру, — три–четыре фазы, не меньше… Ходят поодиночке, сутулясь. Ковыляют без устали, с какой–то жуткой настойчивостью. При этом руки чуть в стороны, ладонями вперед, будто все время ловят кого–то вслепую!.. В общем, дико смотреть. Понимаешь… цветы кругом, изящные коттеджи. Небо синее, море синее и эти… синие, как утопленники. Под барабанный бой. И еще, знаешь… качели там на площади, и на многих из них синюки… Аккуратно так. Рядами. Покачиваются…

Лицо у Вебера странно застыло, и Фрэнк пояснил:

— Ну… не качели, конечно. По–другому их там называют. Воздушные компенсаторы, что ли. Это когда на синюка находит, он начинает землю руками скрести, его, голубчика, на мягких лямках вздергивают. Подрыгает он ногами и успокоится. Через полчаса отпускают — гуляй. Дело, в общем, для тамошней медицины обычное. А вот в светлые ночи, особенно в полнолуние, медикам тяжело. Бывает, барабаны плохо помогают. Тут уж приходится синюков опасаться. Тогда их стараются всех… на эти… воздушные компенсаторы. А то и вниз головой… Тебе интересно?

Вебер что–то промычал в ответ.

— Понимаешь, Мартин… Это все, так сказать, иллюстративная сторона дела. Синюки, барабаны, воздушные компенсаторы… Существо дела гораздо сложнее. И проще… Диалектика, одним словом. Наша предприимчивая цивилизация вырвалась в просторы Солнечной Системы, плохо себе представляя, во что это нам обойдется…

— Твоя диалектика? — полюбопытствовал Вебер, промокая салфеткой влажный лоб.

Фрэнк, свободно вытянувшись в кресле и заложив руки под голову, некоторое время разглядывал потолок.

— Нет, — сказал он. — Диалектика бытия. Нашего с тобой сегодняшнего бытия.