Лунная радуга. Чердак Вселенной. Акванавты

Он посмотрел на темный Япет и увидел фиолетовую струю тормозного импульса “Казаранга”. Придерживая гирю–затылок рукой, боясь наклониться, он коленом придвинул кресло к штурманскому ротопульту, сел и включил информавтоматику.

В звездно–черном пространстве слева по борту обозначились линии красочных диаграмм. Годограф скорости, вектор кинетического момента, проекции прослеженной траектории катера, цифры. Бесстрастный язык равнодушных приборов. Векторно–цифровое сопоставление действительных параметров с оптимальными и никаких эмоций. Только пилоту дано оценить изящество интуитивного решения маневра другим пилотом. Меф оценил. Пробормотал:

— Отлично, парень, отлично… По всем параметрам оптимально выйдешь к Пятну. Мягкой тебе посадки!

Он попробовал вызвать борт “Казаранга” на связь. Андрей не ответил. Капитальная радионепроходимость.

Меф вздрогнул. Представилось, будто со стороны кто–то отчетливо произнес: “Ты зачем отпустил его туда одного?”

Ощутив внезапную нехватку воздуха и толчки большого, тяжелого сердца, Меф рванул застежку у горла. “Одного. Без связи. На старой машине. И это Пятно!..”

Он вскочил, покачнулся. Ноги слушались плохо. Знакомое онемение в бедрах. Затылок… О-о черт, затылок! Плечи, спина… Отковылял к пилот–ложементу, опустил себя на сиденье, упираясь в желоба подлокотников немеющими руками. Словно оправдываясь, быстро забормотал:

— Я не смог бы его удержать. И никто не смог бы. Не было смысла и пробовать. Все обойдется… Он смел и умен, этот мальчик, первый пилот роскошного сверхкорабля, внимателен и осторожен. Расчетливо осторожен. И знает, что такое гурм. Теоретически, правда, но… не беда. Элдер и остальные заплатили жизнью, чтобы о гурме знали только теоретически. Одно плохо: Андрей ушел в десант без напарника… Не беда. Сутки продержится — а там подоспеют профессионалы.

За месяцы одиночества Аганн привык разговаривать сам с собой, позволяя себе думать вслух. “Выживший из ума старик, — подумал он, беззвучно шевеля губами. — В одиночестве на обезлюдевшем корабле”. Так о нем думают. Пусть. От одиночества он не страдал. Пусть о нем думают что хотят… Ему почему–то было очень тревожно сидеть в пилот–ложементе. Он давно уже не сидел в ложементах. Старым он себя не чувствовал.

Невзначай дотронулся до мерцающей рукояти Главного ключа для запуска маршевых двигателей — онемелые пальцы едва ощутили прикосновение. Красивая рукоять — розовая, с муаровыми разводами. Самая бесполезная рукоять на “Анарде”. Впрочем…

— Не пришлось бы нырнуть в Черную Бороду, — выдавил Меф сквозь онемелые губы. — Барба Нэгра… Топлива хватит. Даже с избытком…

Он впервые подумал об этом вслух.

Горизонт Япета охватила тонкая золотистая линия. Вспыхнул и тут же увяз в защитных слоях светофильтров первый луч Солнца. Меф погладил розовую рукоять. На пилот–ротопульте “Лунной радуги” рукоятка Главного ключа была бирюзовой. Он повредил ее ударом кулака, было дело. С тех пор он не любил ничего бирюзового. Даже собственные глаза. Встречая их отражение в зеркале, смотрел вопрощающе, с холодным и мстительным любопытством. Потом, уже годы спустя, как–то смирился, вспомнив однажды, как померкли эти глаза, когда погиб Юс. А эти руки убили Элдера…

— Нет! — прохрипел Меф. — Проклятие… Нет!!!

“Да. Сверх того, в попытке спасти Элдера ты убил Николая Асеева”.

Судорожно цепляясь за подлокотники, он поднялся и с трудом отковылял на ватных ногах от пилот–ложемента, чтобы в припадке не поломать чего–нибудь на ротопультах. Голова была чужая. Не голова — набитая льдом и снегом подушка. В груди тяжело просыпался вулкан. Тело все еще рефлекторно сопротивлялось, однако Меф знал, что теперь, даже если бы он захотел, ничто не поможет — хоть влипни в какой угодно экран двумя ладонями сразу. Он с тревогой прислушивался к непонятной ему самому буйной мобилизации скрытых сил организма. Сердце — бурлящий котел. Десять бурлящих котлов. Сотни раз проходил через это, а привыкнуть не может. В такие минуты ему всегда было страшно. Сегодня — особенно. Чувствовал: сегодня пружина натянута до отказа.

Что–то холодное налетело шквалистым ветром и, оглушив тишиной, умчалось куда–то. Возвращаясь, плеснуло в глаза жидким стеклом. Снова умчалось с тем, чтобы вернуться обратно уже заметно быстрее. Как циклопический маятник с затухающими колебаниями. Сердце бешено колотилось, мозг словно бы проносился туда и обратно сквозь глянцево–студенистую звуконепроницаемую среду. Со всех сторон повалила громадными хлопьями отвратительная желтая пена. Не самое страшное. Вот сейчас… “Маятник” замер — ледяные пальцы удушья и ужаса грубо сдавили горло, что–то вязкое мягким ударом заставило сердце остановиться на полном ходу. И откуда–то из невообразимого далека распространилась, заполняя собой весь космический мир, всеохватная Мертвая Тишина…