Лунная радуга(дилогия)

Почти все лучшее в жизни было связано у него с Луной. С лунными космодромами, базами и, конечно, с друзьями, которые там… Пестрый табор, исходная точка, трамплин для молодецких набегов по всем направлениям Внеземелья. Так ему представлялось когда-то. Теперь он даже не тосковал. Знал и был тверд в своем знании: мосты сожжены. И навсегда. Он сам их сжег не колеблясь – будь оно проклято! – и ни о чем не жалел. Иногда, правда, что-то болело. Особенно в лунные ночи. Слишком много лунных и звездных ночей… Да, он слишком привык к борьбе с Внеземельем. Скучал. По этой борьбе. Внеземелье он теперь ненавидел. Боялся? Что ж, можно сказать и так. Не совсем справедливо так говорить, но зато избавляет от мерзостной тонкости оправданий. Он упорно боролся, сумел кое-что сделать, но в конце концов проиграл. Вот и все… В пылу борьбы не заметил, когда романтику соперничества с Внеземельем потеснила экспансия иного свойства. Вслед за разведчиком-первопроходцем густым косяком пошел деловитый монтажник-строитель, добытчик, промысловик – Земля решительно, быстро втянула доступные ей уголки Внеземелья в орбиту своей экономики. Человечеству, дескать, иначе нельзя, не выжить. Все это верно и справедливо, но… Но почему итог внеземельной экспансии заранее предполагается блистательно победным? Человек намерен все взять и ничего не отдать – к иному себя не готовит. Земля плюс просторное Внеземелье представляется людям в виде обыкновенной арифметической суммы: было мало, стало несравненно больше, а будет, знаете ли, бесконечно много. Не все догадываются, что это не так, что здесь берет свое высшая алгебра плохо вообразимых последствий. О том, что это не так, он и сам догадался не раньше, чем почувствовал эту алгебру на собственной шкуре…

Нет, добиваясь возврата на Землю, он не испытывал угрызений совести. Внеземелье ясно и жестко дало ему знать, чтобы он убирался туда, откуда пришел. Он так и сделал. А тем, кто остался, он желает всего наилучшего.

Он смотрел на Луну, вспоминал их и желал им всего наилучшего. Крупных успехов, ярких побед. Все они славные парни, волевые, отважные, стойкие и вполне заслуживают побед. Но лично он с этим покончил. В блистательную победу над Внеземельем он больше не верил. Отработать в Пространстве положенный срок было общественным долгом, и он его выполнил, но верить или не верить – это, в конце концов, его личное дело. Конечно, найдутся такие, кто будет его презирать за то, что он, Дэвид Нортон, специалист экстра-класса, предпочитает сидеть на краю уютного бетонного корыта, болтать ногами в воде и глазеть на Луну со дна уютной земной атмосферы. Ну что ж… Отнестись уважительно или, напротив, при встрече руки не подать – это ведь тоже личное дело кого-то. Кого-то из тех, кто продолжает мнить себя там, в Пространстве, хозяином и еще не успел сокрушительно проиграть.

Нортон вдруг ощутил за спиной чье-то присутствие, слегка насторожился. Пляжной полосы здесь не было, близко к бассейну подступали кусты каликанта. За кустами были молодые вязы, и Нортон, не оборачиваясь, уверенно предположил, что тот, чье присутствие он уловил, находился под вязами. Да, запах, скорее всего, исходит оттуда… Собственно, это не запах, если говорить строго, однако дать более точное определение предмету подобных своих ощущений Нортон не мог. Его мало интересовало, имеет ли эта его способность ощущать на расстоянии достаточно крупные одушевленные объекты хоть какое-нибудь отношение к обычному механизму восприятия запахов. Не все ли равно – как и посредством чего? Просто он давно убедился, что, сам того не желая, своеобразно чувствует запах живого (живозапах, если угодно), как чувствует стрелка магнитного компаса глыбу металла. Убедившись, вынужден был примириться, хотя живозапахи по большей части не доставляли ему удовольствия. Терпимо «пахли» немногие из людей. Приятно «пахли» только Сильвия, дети и, как ни странно, собаки. Сильвия «пахла» уютно и как-то невыразимо удобно… Нет, живозапах там, за кустами, был не ее…

Нортон припал плечом к парапету – над головой мелькнуло тело огромной кошки и с шумом обрушилось в воду.

Нортон сел, посмотрел на зверя. Ошеломленно проплыв по дуге, кугуар выбрался из бассейна, и было слышно, как с него льет вода. Нортон вытер ладонью забрызганное лицо и сказал:

– Хороший ты парень, Джэг, но дурак.

Зверь встряхнулся. Мокрый мех блестел под луной.

– Иди сюда.

Кугуар не удостоил его взглядом.

– Кому сказал, топай сюда!

Зверь медленно подошел. Нортон потрогал пуму за круглые мягкие уши, почесал под мордой влажную шерсть, как чешут домашней кошке. Кугуар принял ласку с достоинством. Морда красивая, белая на конце. Глаза – как желтые угли.

– Ладно, не обижайся. Сам виноват.

Подумал: «Никак примириться не может, что я быстрее его. Все-таки пробует… Ну пробуй, ушастик… Мы теперь никогда не сумеем застать друг друга врасплох, и с этим тебе уже ничего не поделать. И мне…»

– Такие вот дела, ушастик… Но шуметь по ночам я тебе запрещаю. По ночам надо тихо играть. Понял?