Парень вырос передо мной, когда я поравнялся с молочным магазином. Он загородил собой все — и улицу, и небо, и плащи ярких цветов, их тогда носили самые отъявленные модницы. Остроносый, с синими, словно продрогшими, губами. Он деловито ударил меня по правой скуле, затем по левой. Так быстро. Я лишь успел спросить:
— За что?
Словно это было очень важно. А может, важнее было дать сдачи или хотя бы прикрыться руками.
— За что? — повторил я.
Но парень уже исчез. Улица ложилась под ноги серой грязью. И дома были серые. А небо чуточку светлее…
Боль не приходила. Только обида… Так мне была преподана заповедь: язык мой — враг мой. Говорят, что я легко отделался. Некоторые познавали ее горше.
Помню еще один случай…
На зимние каникулы я приехал в Азов к родственникам. Мой двоюродный брат Витька работал на дрогах. Возил с судоверфи древесные отходы. Мощный, простецкий парень. Призывного возраста. Пошли мы однажды в кино. В какой-то захолустный кинотеатр. Впереди на скамейке сидел мальчишка, повыше меня, поплотнее. На голове — шапка. Из-за этой шапки я не видел половину экрана. Витька посоветовал:
— Дай ему в ухо.
Дружки Витькины поддержали.
До сих пор я удивляюсь не столько своей глупости, сколько глупости моих советчиков… Но тогда я поднялся и двинул мальчишку. Он мотнул головой от неожиданности. Шапка скатилась на пол. Витька и его дружки захохотали. Поняв, что я не один, мальчишка не стал со мной связываться. Он поднял шапку и ушел в другой конец зала.
Двумя днями позже судьба опять столкнула меня с этим мальчишкой…
Между двойными рамами белел толстый слой ваты, и на нем лежали бумажные цветы: светло-розовые и еще желтые. Меня забавляли цветы. Потому что у нас в Туапсе вообще не было двойных рам, и ваты, и цветов между рамами.
Возле дома на замерзшей луже, словно на куске стекла, каталась соседская девчонка. Ее коньки, блестящие, острые, что-то писали на льду. И эти линий: прямые, изогнутые, овальные, кружевные — представлялись мне полными тайного содержания, не менее заманчивого, чем египетские письмена. Из разговоров тети я знал, что девчонку зовут Аленой. Я смотрел в окно. И мне хотелось выйти туда, к ней. Сказать:
— А я не умею кататься на коньках.
Не съест же она меня. Спросит:
— Почему?
— У нас никогда ничего не замерзает.
— Хочешь, я научу тебя кататься на коньках?
— У меня нет коньков.
— Я уступлю тебе свои. Они подойдут. Ведь мы с тобой ровесники.
— Но я мужчина.
И похвастаюсь своим тридцать шестым. А может, тридцать шестым размером не нужно хвастаться? Ботинки у девчонки маленькие, будто игрушечные. Синие брючки, синий джемпер с красной поперечной полосой на груди. И коса, толстая, жгутом, спадает на эту полосу, переброшенная через плечо.
Какие у нее глаза, я не знаю. Возможно, серые, возможно, синие… Сквозь стекло не видно. Кажется, девчонка заметила меня. Проезжая, она повернула голову в сторону окна. Во всяком случае, она знает, что я приехал. Вчера приходила ее мать — директор школы. Мне пришлось здороваться, и не просто так, а наклонить голову, показывая, что я культурный.
Моя тетя — человек подвижный и наблюдательный. Сказала мне:
— Одевайся… И пошли на улицу. Я познакомлю тебя с Аленой.
Уговаривать не пришлось. Я мигом влез в пальто, нахлобучил шапку. Мы вышли за калитку. Тетя позвала:
— Алена!
Девочка в синем костюме подъехала и с приятной улыбкой произнесла:
— Здравствуйте, тетя Паша.
Тетя Паша телеграфировала:
— Алена… Познакомься. Мой племянник, его зовут Славой. Он приехал из Туапсе. У них там море. Здесь ему скучно.
Алена сняла рукавицу и протянула мне маленькие розовые пальцы.
— Вам действительно скучно? — спросила она.
— Нет… — сказал я. — Я нашел подшивку старых журналов «Вокруг света».
— Я читала их…
Тетя Паша величественно удалилась. И мы стояли одни. Говорить было не о чем. Но Алена, видимо, тоже старалась показать себя воспитанной девочкой, как я старался перед ее матерью. И поэтому не уходила. А стояла рядом, держась левой рукой за обледеневшую штакетку.
— Вы купались в море? — спросила она.
— Много раз, — сказал я.
— А вода в море правда соленая?
— Соленая, как «Джермук», — пояснил я.
— Нужно купить бутылку… Скажите, в море легко плавать?
— Легко. Можно плыть хоть до Турции… Полежишь на спине, отдохнешь… Ребята постарше и дальше плавают.
— Через проливы? Разве разрешают?
— Нет, — спохватился я. — Ребята к Болгарии… Поворачивают к Румынии…
— Интересно как! — сказала Алена.
Мальчишка, шедший по дороге, увидел Алену и направился к нам. Когда он подошел ближе, я узнал того мальчишку, которого ударил в кино. И он меня узнал. И очень удивился. Даже оторопел.
— Здравствуй, Павлик, — сказала Алена.
— Привет, — ответил Павлик. И, уставившись на меня недобро, спросил: — Это твой приятель?
— Нет, — смутилась Алена, почувствовав неладное. — То есть… Мы знакомы.
— У меня к твоему знакомому разговор есть, — он взял меня за пуговицу.
— Пусти! — сказал я.
— Пойдем за угол.
— Ты чего? Ты чего? — затараторил я. — Не имеешь права руки распускать.
— А ты имеешь?
— А ты докажи!
— Вот и докажу… Дороги домой не найдешь.
— Фигушки!