Лунное дитя

В тот самый момент, когда лорд Энтони Боулинг сворачивал с Монмартра на Большие Бульвары, Акбар-паша сворачивал с них в прямо противоположном направлении. Вовсю зеленела весенняя трава, но турку было не до нее: он прилагал все усилия, чтобы его не узнали. И недаром: ведь в темных и опасных переулках «Чрева Парижа» за каждым следит тысяча глаз. Подобная мера безопасности — лишь привычная предосторожность в этом районе, слишком хорошо известном как вотчина апашей. Наконец он добрался до квартала открытых рынков; пройдя его, так сказать, по диагонали, он подошел к ресторанчику, часто и охотно посещаемому туристами, главным образом американскими. Назывался он «У Добродушного Папаши». Акбар поднялся по ступеням. Время вечерних посетителей еще не настало, даже музыкантов пока не было; лишь в уголке «зала» сидел старик, отхлебывавший из бокала крепкую смесь джина, виски и рома, именовавшуюся в определенных кругах коктейлем «Нантакет». На вид ему было лет шестьдесят, волосы и борода были совсем седые; одежда напоминала рабочую, да и держался он с достоинством старого мастерового, знающего себе цену, но всегда готового помочь молодым и поучить их. Однако взгляд его светлых глаз был холоден, как у убийцы, и будто направлен внутрь, как у вора. Руки, лежавшие на столе, дрожали, как у паралитика, а выступающие суставы говорили о хирагре. Погоня за наслаждениями тоже наложила свой отпечаток: тело его казалось распухшим от нездорового жира.

Дрожащие руки казались зеркалом души старика: видно было, что он чем-то смертельно напуган или боится чего-то лишиться.

Завидев турка, он приподнялся со стула и снова рухнул на него. Он был пьян, и довольно сильно.

Акбар уселся напротив него.

— У нас ничего не получилось, — прошептал он, хотя вблизи не было никого, кто мог бы их слышать. — Прошу вас, поймите меня, доктор Баллок, это было совершенно невозможно. Мы испробовали все средства.

Голос доктора был мягок, даже ласков. Он действительно был доктором, то есть врачом, хотя давно не практиковал, занимаясь различными экспериментами, которые называл «биоэнергетикой», однако даже самые стойкие из его учеников отказывались в них участвовать. Его ответ Акбару был тих и полон кошачьей вкрадчивости:

— А мне ведь придется отчитываться за это перед S.R.M.D. Надеюсь, вы не забыли об этом? Как выдумаете, что он на это» скажет?

— Но я повторяю, что это было совершенно невозможно. Там был один старик, из-за которого, по-моему, все и сорвалось.

— Старик? Какой еще старик?! — голос доктора Баллока сорвался в уже не скрываемом гневе. — О черт, черт побери вас тысячу раз!

Он рывком перегнулся к турку, схватил его за бороду и потянул к себе. Для мусульманина нет большего святотатства, чем оскорбление его бороды, но Акбар стерпел и это. И все же боль оказалась слишком сильна, так что он не смог сдержать вскрика.

— Ах ты, собака! Турецкая свинья! — прошипел Баллок. — Да знаете ли вы, что произошло? — добавил он, несколько сбавив тон. — Мастер послал двойника, то есть, можно сказать, частицу самого себя — вы хоть понимаете, что это значит? — и двойник не вернулся, слышите, вы, тупица! Значит, его убили, и мы не знаем, как, и теперь мастер S.R.M.D. лежит полуживой у себя в доме. Почему вы, болван, не явились сразу же, чтобы сообщить об этом?

Ведь я только теперь узнал, что с вами случилось!

— Я прошу прощения, покаянно забормотал турок, но я не знал, где вас найти до условленной встречи. Но, пожалуйста, отпустите мою бороду!

Скорчив презрительную мину, Баллок сжалился над! турком и отпустил его. На самом деле Акбар был далеко не трус, и последние слова, произнесенные Баллоком в его адрес, стоили бы крови даже султану, хотя бы Акбар потом растерзали в клочья его слуги. Однако Баллок бьл непосредственным начальником Акбар в Черной Ложе, где все зиждилось на страхе и унижении; ее первым правилом было полное закабаление своих членов. Тиран в глазах Акбара, перед мастером S.R.M.D. доктор Баллок, выглядел еще более жалко.

— Ну хорошо, скажите же мне, кто был этот старик, как его имя? — поинтересовался он.

— О, имя-то я знаю, — обрадовался Акбар. — Его зовут Саймон Ифф.

Баллок уронил бокал на пол.

— Вот черт! Дьявол! Сатана! — не удержался он, и это звучало уже не как ругательство, а как формула вызывания — Ты слышишь, нет, ты слышишь меня, болван, идиот, слепой чурбан? Ты держал его в руках и… выпустил?

Вот уж действительно свинья, каких свет не видел!

— Я догадался, что это какое-то важное лицо, — попытался оправдаться Акбар, — но у меня не было указаний.

— А мозги-то, мозги у вас были? — проворчал его собеседник, снова сбавляя тон. — Хорошо. Я скажу вам, как заполучить следующий ранг в Ложе, если вы дадите мне сто фунтов.

— Правда? — воскликнул Акбар, вновь становясь самим собой, ибо пугавшая его до сих пор возможность нового унижения сменилась честолюбивой мечтой самому стать тираном; эти два мотива только и составляли сейчас его; измученную сущность. — Поклянитесь!

— Клянусь Выменем Черной Свиньи, — мрачно произнес Баллок, скривившись пуще прежнего.