Лунное граффити

Мир — клубок слепящих огней за лобовым стеклом; подрагивая, они проносятся мимо.

— Ты хочешь на дело не больше моего. Ты сам считаешь, что это глупость. Это и есть глупость.

— Знаю, что глупость. Такая же глупость, как Малькольм Птах, влезающий ко мне в дом, чтоб отыграться на Ба. А потом и на нас с тобой.

— Рано или поздно с глупостями надо кончать. Чтоб разобраться со старыми, не твори новых. Их ведь тоже придется расхлебывать.

Фургон замедляет ход — неужели Лео внял мо­им словам?

— Мотор заглох, — сообщает он, снова и сно­ва нажимая на газ под оглушительные гудки со всех сторон.

Водитель из машины за нами орет:

— Проваливай с перекрестка!

— От меня не зависит, кретин! — кричит в от­вет Лео.

— Может, что с прокладкой? — подает голос Дилан.

— Не мог я пробить прокладку.

— Может, с коробкой передач? — продолжает Дилан.

— С ней все в порядке.

— Масло?

— Нет.

— Лео, те деньги от Джейка, на бензин. Ты ведь заправил бак перед тем, как отдал мне пятьдесят баксов? — Лео молчит, и меня разбирает смех. — Гений преступного мира дает мастер-класс. Ты не заправил фургон для побега.

— Дилан, перебирайся за руль. Мы с Эдом бу­дем толкать.

Я выпрыгиваю из фургона и упираюсь спиной в кузов.

— Какая удача, что машинка у нас непримеча­тельная.

— Ты толкай, а?

— После объявления в розыск нас припомнит полгорода, не меньше.

— Ты будешь толкать или нет?

— Да я толкаю, не двигается ни черта.

— Все двигается, просто нужно время, эта гро­мадина весит тонну.

Объезжающие фургон водители осыпают нас проклятиями.

— Общество единодушно в своем мнении: мы лузеры.

— А вот и не лузеры. Невероятно, почему ни­кто не предлагает помочь?

— Город плавится от тридцатиградусной жары. Ты бы на их месте помог двум парням толкать ро­зовый фургон?

— Помог бы.

— Верно, ты бы помог, — соглашаюсь я. — Хо­роший ты парень, Лео.

— Интересное ты выбрал время для похвал, ну да ладно. Толкай к островку безопасности.

Нам удается дотолкать фургон до островка, и, бездыханные, мы стоим, прислонившись к багаж­нику.

— Я все испортил с Люси.

— Мы друзья по несчастью. Я все испортил с Джезз. Не дадут мне больше леденцов. Я хотел из­виниться, даже слова придумал, и тут ноги вдруг сами меня понесли. — Он крутит руками в воз­духе: — Вот так.

— Девчонки вас догнали?

— Нет, мы с Диланом потеряли их в толпе.

— После Эммы ты ни с кем не встречался; на­верное, запаниковал.

— У старушки, которую я сбил по пути, все мо­нетки разлетелись. «Запаниковал» — самое малое, что можно сказать.

— Ну так ступай к Джезз и попроси прощения. Расскажи, как бывшая девушка сдала тебя копам. — На моих глазах он сползает на землю и упирает­ся в кузов затылком. — Лео?

— Я тебе врал. Десять последних суббот я не стриг лужайки. Пятьсот долларов я одолжил на курсы поэзии. Ба хотела, чтоб я ходил на курсы дополнительного образования.

Я молчу, потому что сказать нечего. Я удивлен, хотя, с другой стороны, ничего удивительного здесь нет.

— Все это время я писал стихи. Я должен Маль­кольму, потому что хочу писать стихи. На тебя напали из-за стихов, понимаешь? — Так всегда: стоит коснуться поэзии, и Лео не может остано­виться. — В основном я пишу верлибром, но на прошлой неделе сочинил хайку: «Я в беде — Дол­жен много-премного денег — Малькольм прикон­чит меня».

Ничего не могу поделать — от слов Лео и его хайку про пацана, который нас прикончит, меня разбирает дикий смех.

— Преподавательница сказала: «слишком приземленно», — говорит Лео, копируя учительский голос. — Почти все дамы в моей группе — ровес­ницы Ба. Они мне нравятся. — Он оглядывает ме­ня. — Хватит ржать.

— Ну а мне ты почему не сказал? — спраши­ваю я, но ответ уже ясен. — Не хотел, чтоб я чув­ствовал себя кретином: мол, ты можешь читать, а я нет?

— Ты просто помешан на этом, — сердится он. — Умеешь ты читать, просто тебе надо боль­ше времени. Я слышал, как Люси говорила тебе про курс в университете Монаша.

— Не пойду я туда. — Знаю, что не пойдешь. Не умри Берт, ты бы так с ним и остался: до смерти скучно, зато без неожиданностей.

— Мне нравилось работать у Берта.

— Тебе нравился Берт, — возражает Лео.

Я мог бы вспылить, но что толку? Мы оба зна­ем, что он прав. Я достаю блокнот и тихо щелкаю страницами. Берт улыбается и машет мне рукой, будто соглашаясь с Лео.

— Он был хороший.

— Он был потрясающий, и он бы первый тебе сказал: «Не валяй дурака, иди учиться».

Мы молча смотрим на машины, как они появ­ляются и исчезают. Мысли о Люси, об универси­тете, про который она сказала, появляются и исче­зают. Мысли о Лео и его курсе поэзии появляют­ся и тоже исчезают.

— Так почему ты не сказал мне про свои кур­сы? — спрашиваю я.

— Потому что по субботам сочинял хайку со старушками. Потому что это не то же самое, что писать стихи на вагонах. Потому что чувствовал себя малохольным придурком.

— Ты не малохольный придурок.

Он пожимает плечами.

— Теперь уже все равно. Я люблю поэзию. Кто против, пусть катятся ко всем чертям.

— А в случае чего, ты у нас большой мальчик, поможешь им найти дорогу.

— Именно.

Мы опять смотрим на машины, слушаем массу интересного в свой адрес, а потом Лео говорит: