Динка сложила руки на столе и опустила на них пустую голову. Страшно подумать, сколько же в мире людей. Вот она сидит за столом, в темной комнате, под крышей, на пятом этаже. А справа и слева от нее – такие же бетонные коробки, застекленные спереди, и там тоже люди. Ходят. Спят. Смотрят сериалы. Пьют чай. Ругаются. Плачут. Закрывают голову руками и думают, что они одни. Маленькие человечки в маленьких бетонных коробочках.
И все хотят любви. И страшно ее боятся.
Динка влезла с ногами на подоконник, отодвинула занавеску, уперлась лбом в стекло.
Вон напротив, в бараке, горит свет. Что там, за стеклом? Наверное, на кухне висит маленькая лампа с серебряными звездочками. В соломенной плетенке сладко пахнут булочки с яблоками, а рядом – свежий чай с лимоном. На холодильнике мурлычет телевизор. А за столом сидит… кто? Наверно, улыбчивая женщина в пестром фартуке, а с ней – двое ребятишек. Девочка постарше, мальчик помладше. Сегодня они вместе пекли булочки и припозднились… А завтра их папа уйдет к другой женщине.
Динка горько улыбнулась.
А вон еще окно, с голубоватым светом. Там, наверняка, засело дитя Интернета. Строчит комменты в блогах, или болтает с кем-то по скайпу, или зависает в Контакте. Тут уж никаких булочек – кофе в черной кружке, завал дисков на столе, наушники. И «Одиночество в Сети». И беспричинные слезы в подушку под утро, и смутное ощущение пустоты, которая уже проглотила твой мир, и ты живешь, будто в серой, забранной изнутри паутиной банке.
А в этой шумной квартире гудит вечеринка, день рожденья. Двое вышли на балкон, смешно им чего-то. Понятно, сейчас будут пускать ракеты… А через день поругаются и станут ненавидеть друг друга так сильно, что порежут все общие фотографии.
Вот так они и жили, пока друг друга не задушили.
Здесь, за окном, мужик с тяжелым лицом спит, сидя на табуретке, навалившись на стол. Под столом – пара пустых бутылок. Кошка осторожно подходит к своей миске, принюхивается… пусто. Завтра хозяин будет долго булькать пивом, а потом все-таки соберется на озеро за свежей рыбой, вон шарабан уже выставлен в коридор. Этого мужика уже бросили все, кроме кошки, поэтому у него все будет хорошо.
Динка потерлась горячим лбом о стекло.
В этой квартире мальчик делает уроки. Если подумать – зачем? Бесполезные знания, каша. Разве они помогут потом в жизни? Станет ли ему легче от интегралов, если его девчонка уйдет к его лучшему другу?
Она так и знала, так и знала, что ничего хорошего не выйдет. Где любовь – там всегда предательство. Любовь! Обхохочешься…
Толик читал ее письмо. Он ведь видел, понял – кому оно…
Значит, на Динку им обоим наплевать с высокой колокольни.
Про второго лучше не надо, слишком больно. А вот если б хоть Толик ее любил…
Ах, если б он ее любил – он принес бы конверт ей. Не заглядывая внутрь. И плевать, почему письмо не попало по назначению. Толик должен был его вернуть!
А он орал на нее, как… как… как на жену свою, вот как!
Цирк устроил на глазах своих малолетних фанаток. Как будто специально подгадал для соплюх.
Динку аж передернуло. Теперь о ней будет сплетничать вся школа. Ну и наплевать, как говорил когда-то Егор. Наплевать и растереть.
Но ей было больно, ей хотелось сжаться в комочек, подтянуть колени к подбородку, пряча слезы в горле, пряча саднящую боль в животе. Хотелось уснуть, забыться, проснуться – и ни секунды не помнить ни о сегодняшнем бале, ни о Толике с его танцами, белозубым смехом и красными розами.
Он ее предал, предал, предал!
Они оба.
Господи, как больно…
Один сначала приручил, а потом предал.
А второй сначала присвоил, а потом плюнул в душу.
А Динка любила свободу.
Вот скажите, что хуже: когда тебя присваивают без малейшего повода и согласия – или когда тебя предают? Был в Баторе один парень, из соседней школы, с которым что-то завязывалось. Они гуляли пару раз апрельскими, пропахшими дымом и цветущей степью вечерами. Болтали, сидя на скамейке. Он рассказывал, а Динка слушала, втайне гордясь, что у нее наконец-то все как у людей… И он подарил ей расцветающие тюльпаны. Похожие на огонь, они быстро сгорели, осыпались почерневшими лепестками, но Динка была счастлива.
А потом они шли мимо «генеральского» дома, на скамейках сидела привычная вечерняя тусовка, и он представил ее друзьям – «моя подружка». Как по лицу хлестнул, честное слово.
– Какая я тебе подружка?! – взорвалась Динка, как только они завернули за угол. – Ты больной, что ли, на всю голову?! Я тебе не рыбка, не зайка, не креведко, не малышка, не солнышко и не подружка! Повороши гумус черепной – это когда я была твоей?! Откуда эти замашки рабовладельца – «моя-а подружка!» Угу. Сейчас, твоя! На короткой цепочке, короткими перебежками. Вот что, родной, гуляй-ка ты дальше один.