Лунное золото Революции (СИ)

Это Малюков успел заметить. В бортовом иллюминаторе медленно проплывал голубой бок Земли. Между синевой океанов и чернотой космоса белела тоненькая полоска облаков. Вот как! Орбита! Наметанный глаз сразу вычислил: километров триста или около того…. Сердце сжалось и зачастило как собачий хвост. Орбита – это очень плохо. Так плохо, что хуже, пожалуй, и некуда.

Там, на площадке, когда лупил ладонью по кнопке, отчего-то не подумал, что в испытываемые аппараты горючего засыпают по минимуму – подняться, спуститься…. Не обкатанная техника могла повести себя сколь угодно бойко. Вплоть до взрыва или улета Бог знает куда. Что, собственно и произошло.

Хотя, что теперь сожалеть? Тут сожалей - не сожалей…

Он, наверное, изменился в лице. Дёготь понял ход его мыслей и подтверждающее кивнул

- Горючего практически нет. Сожгли на старте.

Федосей попытался подняться, но его оторвало от пола и понесло в сторону. Невесомость. Поймав за штанину, Дёготь притянул товарища к себе. Ухватившись за кресло, чтоб не улететь на всякий случай Малюков уточнил очевидное.

- То есть сесть нам не на чем…

Дёготь кивнул.

Садиться в кресло и изображать из себя командира корабля не хотелось. Смешно как-то выходило, с какой стороны не посмотри. Как тут командовать? Чем управлять? Несколько секунд он молчал, а потом неожиданно расхохотался.

- Ну и что тут смешного? – не понял Дёготь. За его спиной по стеклу иллюминатора бойкой черепахой ползла Гренландия.

- Вон мы как с тобой народную технику-то спасли…

Став серьезным, спросил:

- Может быть, хоть воздух тут есть… Ну случайно?

- Да откуда же? – удивился такому оптимизму коминтерновец. Федосей покивал. Сам знал, что испытательные полеты полагается производить только в атмосфере, а там такого добра и так хватало – чего запасать-то?

- Горючего нет, - подвел Малюков итог. – Воздуха нет. Нехорошо.

- Не то слово, - хладнокровно поддержал его Дёготь. –Так что выход у нас один!

Да. Выход-то у них был действительно один и к тому же сильно-сильно дохлый – исхитриться не разминуться с реющим где-то тут «Знаменем Революции». Станция хоть и была законсервирована, но воздух и горючее там должны были найтись. В свое время понавезли туда запасов изрядно.

В четыре глаза они разглядывали небо, гадая, какая из медленно плывущих мимо звезд превратится в станцию. Но чуда не происходило.

Уходило время, становился тяжелым воздух, затуманивая головы, но они терпеливо выглядывали свое спасение, не развивая темы возможной смерти.

Через час, одна из звезд не проскользнула мимо малой точкой, а издалека ещё начала наливаться светом и распухать. Люди с чувством пожали друг другу руки и на остатках топлива двинулись к новой жизни.

Со старой они, вообщем-то успели проститься.

Еще через четверть часа они увидели станцию во всей красе.

- Штиль…- Сказал Дёготь и Федосей его понял.

«Знамя Революции» не реяло над планетой победно, а висело мертвым куском железа безо всякой пролетарской гордости.

В каждый из прошлых их полетов сюда, уже издали бросалось в глаза кипение жизни. Станция подмигивала огоньками электросварки, выставляла напоказ роящихся, словно пчелы сборщиков… Теперь же она больше напоминала не улей, а брошенный экипажем корабль. Неодушевленное железо медленно поворачивалось и Дёготь маневрируя, пытался уравнять скорость. Через десяток минут он завис над люком, но тот все же медленно уплывал вниз, чтоб вскоре показаться с другой стороны. Полностью компенсировать вращение станции, пользуясь остатками горючего, он не рискнул.

- Ну, я пошел…

-У тебя полчаса, - напомнил Дёготь. – Постарайся уложиться.

Новые скафандры уже имели человеческий вид – не ящики с руками, в которых они впервые вылезли за стены «Иосифа Сталина», а что-то вроде водолазного скафандра, собранного из гибких металлических колец. Работать в таких было куда как удобнее.

Похожий на феодала средней руки, Федосей полетел в выходной тамбур. В узком пенале переходника он выстоял несколько секунд и, раскрутив штурвал, распахнул наружный люк. Перед глазами словно потекла стальная река. Кое-где гладкая и блестящая, кое-где, словно камнями, усеянная футлярами приборов и какими-то надстройками. Яркие блики перемежались с угольно черными тенями.

До медленно вращающегося бока ближайшего оплота социализма оставалось тридцать метров. По сравнению с двумя сотнями километров – пустяк, только вот каждый из этих метров отдавал холодком. Тридцать метров ни чего-нибудь – пустоты.

На нижней части станции появилась белая полоса – граница грузового люка и Федосей поборов дрожь, оттолкнулся от корабля. Позади неслышно раскручивалась спираль страховочного фала.

Считая удары сердца, он наблюдал, как на него наваливается усеянная заклепками стена. Вблизи стало видно, что заклёпки бегут по спирали. Станция не спеша уходила в сторону.

Промедление было смерти подобно…

Белый контур грузового люка выплыл снизу, но Федосею нужен был не он. Рядом с огромными воротами имелась маленькая дверца. Как раз на одного человека и для таких вот случаев.

Три метра, два, один….