Людоедское лицо дернулось, словно его шилом ткнули. Он растолкал соплеменников и вышел в первый ряд. Лысая голова наклонилась, словно он хотел расслышать что-то, ускользнувшее от его понимания. Тот, что топтался сзади, вопросительно крикнул.
- Чего он?
Вместо глупого ответа Дёготь раздельно, словно со слабоумным разговаривал, спросил его.
- Вы, папаша, по-русски понимаете?
Дикарь воздел руки к небу.
- Господа!? Товарищи!?
Это был крик, восклицание, но в нем чувствовалось не только торжество, но и вопрос.
- Товарищи! – автоматически выбрал Владимир Иванович.
Они ничего не поняли, зато для хозяев всё стало ясно в один момент. Ребята с копьями натянули на лица свои самые праздничные улыбки и превратились из людоедов в бедных гостеприимных рыбаков, классовым чутьём отлично разбирающихся в том, где тут эксплуататоры, а где – свои.
Весело загомонив, темнокожие хозяева подхватили пришельцев под руки и потащили через песок, через кусты.
Настороженно переглядываясь, Малюков и Дёготь не сопротивлялись внезапно возникшему дружелюбию. Федосей попробовал поговорить, но его уже никто тут не понимал. Знаток русского языка бежал впереди, опережая их, а оставшиеся рядом только улыбались и подталкивали.
В этих толчках не было ничего злого или агрессивного. Так друзья толкают друзей к накрытому столу.
- Вот тебе и Африка, - по-немецки, на всякий случай, сказал Малюков. – Они что, все сумасшедшие тут?
- Племя русскоговорящих сумасшедших?
В голосе Владимира Ивановича не ощущалось сомнения, только ирония. Предположение лежало за гранью здравого смысла. Он покачал головой.
- Маловероятно…
- Если б мне кто-нибудь пообещал ответить правду всего на один вопрос, я не стал бы спрашивать, где мы очутились. Я бы спросил, почему наш язык тут в таком почете.
-Да… Узнав это, об остальном можно будет просто догадаться…
- Готов поспорить, что через час мы уже все будем знать…
Земля. Неизвестный остров.
Февраль 1931 года.
Деревня, оказалась совсем рядом.
Шум прибоя не успел стихнуть, как вытоптанная босыми ногами тропинка, дважды вильнув, вывела их на обширную поляну, по краям которой и располагались хижины – тростник, трава, ветки.
В центре площади стояли несколько столбов, украшали чьи-то черепа. Чуть притормозив, гости к своему удовольствию не обнаружили среди украшений ни одного человеческого: острозубые рыбьи челюсти, кости, хребет чей-то, да коровий череп. Не сговариваясь, первые космонавты переглянулись – жизнь обретала перспективу.
Едва они вступили на вытоптанную сотнями пяток землю, как от столбов брызгами в разные стороны, визжа, разбежались голые ребятишки и тут же по деревне, словно лесной пожар, полетел человеческий гомон. Туземцы вскрикивали, гости могли поклясться, что радостно вскрикивали, что в совокупности с отсутствием человеческих черепов на палках, давало определенные надежды.
- Жить можно! - с облегчением пробормотал Федосей. – Не съедят…
- Сразу… - на всякий случай, не доверяя оптимизму перехлестнуть через край, отозвался товарищ.
Из длинной хижины, которую и хижиной-то можно было назвать с известной натяжкой, уж больно она походила на вытянутый стог сена, доносились ритмичные удары барабанов и азартные крики. Несколько голосов перебивая друг друга, звали собаку. Почему-то тоже по-русски.
- Да ладно тебе… Вот тебе и клуб у людей, - сказал Федосей. – Если оглядимся, может, еще и планетарий найдем… Есть тут рядом где-то цивилизация! Есть!
Сразу в глаза планетарий не бросился, но иных примет приобщенности аборигенов к Большому миру хватало. Более всего тут имелось консервных банок перед хижинами, стеклянных бус на женщинах, зеркалец и, что удивительно, кусков колючей проволоки.
Проволока-то и насторожила Федосея боле всего. Консервированную говядину едят по всему миру, да и бусы тоже, надо сказать, не такая уж редкость – вон и в Европе у каждого второго на шее, а вот колючей проволокой серьёзные люди предпочитают не разбрасываться. Ею пользуются, а не швыряют, где попало, тем более не раздают босым диким людям.
Малюков кивнул в сторону столба, обмотанного признаком цивилизации, но товарищ только плечами пожал – ему-то кусок проволоки представлялся не самой удивительной диковиной. Кое у кого в ушах вообще посверкивали стрелянные винтовочные гильзы, а потерявшуюся собачонку звали уже не меньше десятка человек.
Под эти вопли их ввели внутрь одной из хижин и с почетом усадили на циновку.
С поклонами поставили блюдо с кувшином и чашками и горстью каких-то плодов, похожих на сушеный виноград. Радостно гомоня и кланяясь, туземцы вышли вон, оставив их в относительном одиночестве.
Гости огляделись, но ничего кроме чистой бедности, украшенной цветами, не увидели. Бедное убранство не наводило ни на какие дельные мысли. Зацепиться было не за что.
Понятно было, что вот-вот им и так всё расскажут, но хотелось поупражнять логику.
Едва Федосей открыл рот, чтоб высказать своё предположение, как Дёготь его опередил.
- Историю «Баунти» помнишь?