Время от времени этот кошмарный персонаж являлся перед ним лично, пытался поразить огромным топором и пел первый куплет Интернационала на немецком языке. Явно насмешничал.
Потом были еще разные глупости, но и в них он оставался самим собой. Во всяком случае, кем-то одним – немцем или русским.
А вот сегодня дело стало совсем плохо.
Он лежал, выплывая из ужаса, отыскивая глазами то, к чему можно было бы прикрепить свое сознание, к чему-то, что не подведет, не изменится…
Что-то непонятное происходило с ним, непонятное и страшное.
- Так и спятить можно, – пробормотал он, оглядывая серую от предутреннего света комнату. – Или я уже спятил?
На всякий случай нашарил заготовленную с вечера записку, прочитал. Слава Богу, тут все осталось, как было вчера вечером. Русским лег и русским проснулся.
Да и в комнате за ночь ничего не изменилось. Все оставалось на своих местах. Висела тягостная тишина и шевелилась занавеска около раскрытого окна, но все-таки что-то было не так. Выходит, вовсе дошло до крайности. Все, что было «до» было цветочками. Ягодки созрели нынче ночью.
Профессор почувствовал, что ныне его разум перешел какую-то незримую черту. Если раньше сны и были странными, но в них он точно знал, кто есть кто, то сегодня…
Сегодняшний сон стоял наособицу. Это был сон-спор.
…По его ощущению этот спор длился уже не одну вечность, просто он забывал, что случилось раньше, в прошлые разы. Внутри жила неколебимая уверенность в том, что сто, тысячу раз они уже сходились в этом споре, со своим противником и, он уже знал все вопросы, которые будут заданы, и ответы, какие последуют на них, но это ничего не меняло. Они должны были провести еще один раунд. Память не оставила подробностей прошлых разговоров, но в этот раз…
Его полемический противник менял обличья, сбрасывал личины. Он, то обзаводился цилиндром и бобровой шубой, то все это непонятным образом превращалось в невзрачный пиджачишко на косоворотке, но это ничего не меняло.
- Вы, красные, жестоки! Неоправданно жестоки! Вы видели разрушенные усадьбы? Зачем рушить то, что построено людьми и для людей? Вы детей убиваете!
Слушая голос оппонента, он угадывал в нем что-то знакомое.
Бобровая шуба и цилиндр искренне возмущались. Глядя на них, он отчего-то испытывал удовольствие и раздражение, живя одновременно двумя эмоциями.
- Вы хотите сказать, что на их месте поступили бы иначе? - иронично спросила косоворотка. В знакомом голосе мелькнула издевка. Она увидела, как дернулось лицо бобровой шубы. Такое знакомое лицо!
- Думаю, что вам тяжело было бы оказаться на их месте. Это ведь не ваших, а моих предков меньше ста лет назад продавали как рабов – оптом и в розницу. Не вас, а их и их прадедов такие как вы давили налогами поборами. Их жизненный опыт подсказывает им наилучший, наипростейший выход из положения – разрушить, все, что вам дорого, чтоб вам некуда было возвращаться. А убивают…
Он очень жестко улыбнулся.
- Убивают потому, что вы - враги и ваши дети – дети врагов, и дети ваших детей…
- Они- дети!!!
- Пока ваш отец изучал арифметику и играл в солдатиков, ваш дед жал соки из моего деда и моего отца. Потом ваш отец вырос и стал жать соки из моего отца и меня, а вы тоже изучали арифметику и играли в солдатиков… И если б Революция не изменила этот заведенный порядок вещей, то все это повторилось бы и с моими детьми.… Мы враги, что бы вы себе не придумали.
- Но мы все – русские люди…
- Да. Только я из тех русских людей, которых продавали, а вы – из тех, кто продавал и покупал.
Сон крутился как беличье колесо, из которого не было выхода. В голове уживались сразу две правды. И оттого что их было две ни та ни другая не казались ложными.
В эту секунду профессор сообразил, что у него в этом сне нет противника. Обоими персонажами – и шубой и косовороткой - был он сам. Он понял это и ужаснулся. Этот вал ужаса и заставил его проснуться.
В это мгновение перехода из одной реальности в другую, он с ужасающей отчетливостью понял, понял, что никакого перехода не произошло. Теперь он не один. Теперь он – сразу двое. Второй уже никуда не пропадет, и все время будет ждать мгновения, чтоб захватить это тело.
Одно, доставшееся двоим.
САСШ. Окрестности Аламагордо.
Май 1931 года.
…Пока двигались к границе, товарищ Лацис постоянно слышал за спиной бормотание Игната Веселейгляди
- Граница… Это они границей называют.. Точно. Ни стыда ни совести у буржуев… Как еще язык у них поворачивается так это называть. Выдумали чего…
Мало того, что он ворчал, он еще ворчал на русском языке, а слышать русскую речь на границе САСШ и Мексики любому было бы удивительно. Хотя… Кому тут слушать?
Из темноты веяло сухой пылью. Солнце днями в этих местах пекло немилосердно, да и ночь не радовала прохладой. Так что кроме них никого тут и быть не могло.
- Прекрати, - все-таки сказал командир, сплюнув скрипевшую на зубах пыль. –Демаскируешь…