Лунные бабочки

Слава попытался заснуть, но скоро понял, что это невозможно. Одуванчиково-золотистая нежность солнца уже прильнула ко всем окнам однокомнатной квартиры. Слава Савоев вскочил с постели, нажал кнопку транзистора и, взяв в руки гантели, начал делать зарядку. Он вышел из растяжки и привязал резиновым жгутом гантели к ногам. В этот момент — Слава уже поднял одну ногу вверх — резиновый жгут, удерживающий гантели, развязался, и через секунду, успев отклонить голову от одной гантели, а вторую сильно откинуть рукой назад, он услышал звон разбиваемого отброшенной гантелей оконного стекла и после небольшой паузы гневный взрыв возмущения с улицы. «Судный день» Славы Савоева наконец-то обозначился.

4

Иван Максимович, терзаемый жаждой дедовства, вышел во двор и всей грудью вдохнул утренний воздух. Вместе с ним он вдохнул и дым пожара, разрастающегося где-то совсем рядом. Внимательно вглядевшись в сторону столба дыма, участковый понял, что ему пора приступать к своим обязанностям. Горел расположенный в четырех домах от дома Ивана Максимовича особняк Синявского Захара Георгиевича, умудрившегося в черте города жить натуральным хозяйством чуть ли не в промышленных объемах. У него был большой кирпичный дом, во дворе расположились голубятня, птичник, небольшой, на десять поросят, свинарник. Путем склок, стычек и добродушно-изощренной наглости он отвоевал у соседей справа, слева и позади участка по пять метров земли и присоединил их к своим шести парадоксально-дачным соткам почти в центре города, в двадцати метрах от троллейбусной остановки и в сотне метров от отрицающей натуральное хозяйство многоэтажности. Таганрог, как и Рио-де-Жанейро, город контрастов. В нем можно увидеть все, включая море и белый теплоход, можно нос к носу столкнуться с рафинированным, иронично-умным интеллектуалом высшего класса и тут же, буквально в двух шагах от него, схлопотать по физиономии от какого-нибудь недовольного твоим существованием на земле жлоба. Впрочем, в Москве по физиономии можно получить, даже не отходя от интеллектуала, то есть «чисто конкретно» от него лично. Если Москва смогла сконцентрировать в себе ВСЕ, то Таганрог воплотил в себе оставшееся за кадром ВСЕГО. И вот теперь натуральное хозяйство Синявского Захара Георгиевича полыхало со всей силой и со всех четырех сторон. В огне, пожирающем имущество Захара Георгиевича, отсутствовала стихийность начала, зато угадывалась «дружеская» рука со спичкой. Иван Максимович, прибывший к месту пожара за пять минут до приезда пожарной службы, сразу же предположил, что рука, вернее, руки со спичками вполне могли принадлежать Вениамину Смехову, сыну соседа Синявского слева, по кличке Юморист, и Александру Ковтуну, сыну соседа справа, по кличке Колесо. Но он пока не афишировал свои подозрения и подошел с молчаливым сочувствием к застывшему в столбообразной неподвижности Синявскому.

— Все, ты понимаешь, Максимыч, — устало обвел рукой Захар Георгиевич горящее пространство своей собственности, — все медным тазом накрылось.

— Ну что поделаешь, Синявский, не хлебом единым жив человек. Новый дом построишь, Захар, еще лучше этого.

— Крышу три дня назад заменил на новую, — не слушал участкового озаренный всполохами пожара Синявский. — Черепицей стокгольмской покрыл.

— Страховку получишь, государство поможет. — Иван Максимович, увлеченный своими профессиональными задачами, не замечал, что несет какую-то ахинею.

— Поросята сгорели на хрен. Куры, — стал перечислять сосед под звуки сирены приближающейся пожарной машины, — полыхнули ясным пламенем. Баня, — по щеке Захара Георгиевича поползла слеза, — бревенчатая, новая, одно бревно сто пятьдесят рэ, словно свеча восковая истаяла. Кролики мышастые, сорок особей, ошашлычились, и телевизор «Панасоник», — по-настоящему заплакал Синявский, — ляпнулся…

Старший пожарного расчета, хорошо знавший Ивана Максимовича, направился к нему.

— В доме чей-то труп обгоревший, — сообщил он участковому.

— Вот, — покивал головой опустошенный горем Синявский, — папа, простая душа, скрематорился.

— Ты! — опешил Иван Максимович. — Ты! Козел! — окончательно впал в ярость участковый, ибо теперь волей-неволей пожар попадал из простого бытового происшествия в разряд ЧП, повлекшего за собой человеческие жертвы. — Куры, гуси, лопата новая! — передразнил он Синявского. — Скотина бессовестная. Отца родного даже и не вспомнил, а он же в тебе, я помню, души не чаял!

— Прошу вас, — Захар Георгиевич посмотрел почему-то на пожарного, — застрелите меня для полного счастья.

5