Лунные дороги

И вдруг! От прилавка отделилось нечто с хохолком сереньких волос. Пошло на ребенка. Девочка инстинктивно прижала фартук к себе, воинственно выпятив живот. Бледнолицая фурия с тонким клювом вместо носа продолбила: „Вам нельзя — вы приезжие!“. Катя топнула ногой и уже было занесла мощный кулак, но вовремя подоспела мама, схватила ребенка за руку. Наташа стала просить, надеясь на вежливость слов. Не получалось. Катя кровожадно вращала глазами, горячо дышала. Все это действо не произвело должного впечатления на продавщицу. Она пятилась назад, повизгивая: „Нет, нет и нет. И вообще угомоните вашего ребенка!“. Есть сорт людей, которые своей безупречной вежливостью умеют оскорблять. Наташа чувствовала себя униженной, дочь клокотала, еще чуть-чуть и ее бешеная энергия разнесла бы магазин.

И вдруг! В самую критическую минуту к ним подошла девочка, примерно Катиного возраста. Девочке, наверное, передалось то, что творилось в другом ребенке. Она тихонечко сказала: „Давайте я куплю для Вас фартучек“. Наташа с радостью отдала деньги. Спустились в кафе на первый этаж.

Катя на нервной почве изничтожила великое множество слоеных язычков. Минуты бежали. Язычкам грозило полное исчезновение. Мама с дочкой забеспокоились, что их денежки перекочевали в карман маленькой негодницы. Наташа собиралась уходить, пытаясь увести заметно разбухшее от семи пирожных существо, но это плохо удавалось.

И вдруг! К ним подошла девочка, она держала в руках завернутый в коричневую бумагу фартучек. Извинилась за то, что так долго пришлось ждать. Ее младший брат описался — его нужно было отвезти домой переодеться. Мама с дочкой вернулись в гостиницу счастливые. Они победили злую продавщицу с хохолком бесцветных волос.

Вернемся в Наташино детство. Балет! Занятия танцем перемежались с общеобразовательными уроками, на которых Наталья преимущественно спала. Почти каждый день после учебы бывали репетиции, а вечерами дети частенько участвовали в спектаклях — кружились снежинками, пищали мышами, стучали оловянными солдатиками в разных спектаклях Большого театра, театра имени Станиславского, Кремлевского дворца съездов. Поздно вечером, возвращаясь в интернат, Наташа на четвереньках взбиралась на второй этаж. В умывальной стирала форму в соленых разводах и, наконец, забывалась заслуженным сном. В семь утра — подъем. Все повторялось снова.

Трудовой день начинался с уборки интерната. Ребята быстро прибирали постель, да так, чтобы на ней не было ни единой складочки, вытирали пыль, мыли пол. Каждый день ходила дежурная комиссия из учащихся с красными повязками на рукавах и белыми тряпочками в руках. Тряпками проверялось, не притаилась ли где пыль.

Потом была линейка, и самой чистой комнате вручался вымпел. Так же на чистоту проверялись и сами учащиеся. Внимательнейшим образом осматривались их уши, ногти, воротнички. После всех „чистоплотных“ проверок дети дружно бежали в столовую. Провинившихся и нерадивых вечером вызывали на совет старост. Председателем совета старост была китайская подруга Ван-Мэй. Забавно было каждый вечер слышать, как Ван-Мэй ходит по коридору и нежненьким голоском кричит: „Свет старост! Свет старост!“. В воскресенье занимались хозяйственными нуждами — стирали и гладили вещи, штопали трико, балетные туфли.

Наташа была виртуозной штопальщицей. Кружевной вязью она покрывала девственные носочки новых пуантов, чтобы они дольше служили. Когда стиралась штопка, нужно было своевременно наложить новую. Для танцоров балетные туфли так же священны, как для скрипача скрипка!

Изредка приглашали на склад — получать пуанты. Неистово хохочущее стадо неслось по коридорам. Девочки пихались, дергали друг друга за косы, ведь так хотелось первой успеть выбрать туфли, сшитые по колодке любимой балерины! В Большом театре у каждой солистки была своя колодка — пуанты шились индивидуально, надписанные фамилиями известных балерин, тапочки с небольшим браком отправлялись в училище. Девчонки знали, кому чья колодка подходит. Наталья старалась отбить туфли Майи Михайловны Плисецкой.

Наташа очень переживала, почему ей не дают никаких сольных партий. Ужасно завидовала другим девочкам, которые в воздушных пачках танцевали амурчиков или Машеньку из балета „Щелкунчик“. Однажды, по своему обыкновению, Наташа мчалась, сломя голову, перелетая через три ступеньки. Опять кто-то крепко схватил за руку. „Интересно, почему это взрослые так любят хватать меня за руки? Наверное, их привлекает стремительность моего движения. Надо двигаться потише!“ — промелькнуло в голове у девочки. На всякий случай Наташины глаза испуганно вытаращились. Цепкая рука принадлежала Ольге Сергеевне — педагогу по классическому танцу: „Ну вот, я же говорила, это не глаза, а фары!“ — гулко прозвучала она: „Твои глаза будут видны с пятого яруса Большого театра!“.