– С этими бочками я жил. Это такая жидкость оказалась – чистая печаль. Чуть-чуть дашь кому-нибудь – глаза туманятся, больше дашь – тоска. Капля на стакан – смертная тоска. Я поначалу сам много выпил. Подливал кому-то. Люди разбежались. А я не мог: что с этим делать? Думал, от нее кусочек останется… Опять замолчал. Продолжил:
– Я ее на землю проливал – ничего не росло потом, вроде черного камня становилось. Она со временем только крепла. Я потом решил, уже не помню когда, что пусть я и говно такое, но травить этим никого не буду, и чтоб никто не отравился – не уйду. Мне вообще от этого уйти некуда. Оно у меня внутри. Тут он заплакал. Гландино налил ему чай и бросил сахара.
– Вот такая холера… Много лет так было. Ну и вот недавно пришел мальчишка. Хороший такой пацан, загляденье. Я его попросил посторожить. Мне страшно отойти от них хотелось, хоть бы на день. Он посторожил, я день гулял – такое счастье было! – потом второй, и – решил – третий – всё, отошлю его с подарками. А он в одной бочке на третий день крышку разрубил, оно всё хлынуло, так он печали этой столько наглотался… Я думал – вообще помрет, а он очнулся и говорит: дай пить! Нет, вот: Я – бедная обезьянка, хочу пить! Я кинулся за водой, а он сбежал. Я уж как толь не плакал и не искал… А отойти далеко не могу. Еще месяц проходит – и повалили по округе эти ваши, чокнутые, поэты. Они словно такой же дряни наглотались, только не печальной, нет, а как дурмана… Не знаю… Я одному дал выпить этой своей печали – ему хоть бы хны. А потом появился этот, ваш король. Он сына, мальчика искал. Представляете, какого? Да, они, уже, конечно, представляли. А потом старик рассказал про роман короля с Лунной женщиной.
– Он такой же, как я. Я потому на него всё и оставил. Мы, две скотины, ее ребенка сгубили. Я ему ничего не сказал про то, что с мальчиком случилось. Думаю – сам найду – приведу, нет – нет. Сказал, что если хочет увидеть сына, пусть посидит у бочек. Как Атлант и Геракл, а? Было совсем темно. Чая никому не хотелось. Старик встал.
– Я так понимаю, – сказал он, – что ваше понимание откладывается на завтра. Завтра с утра вы со мной поделитесь, и я отсюда свалю.
И он ушел в приготовленную для него комнату.
А Гландино и тетя Зоя сидели в почти полной темноте и пережевывали всухую мысли из одних восклицаний.
Чайные случайности (продолжение)
Наверное, была полночь, когда под окнами послышалась возня и крики.
– О, ведите меня в этот японский домик! – кричал пронзительный голос, пожалуй, женский. – Здесь я хочу умереть! Здесь честная девушка сделает себе харакири, чтобы смыть бесчестный позор неверия, и отсюда ее понесут оплакивать в первый и последний раз! Как сказано в японской поэме, «вечно будут литься слезы людские, если не станет тебя, о Камасутра!»
Гландино зажег свет, и тут же в домик ворвались две девушки. Одна была в очень пестром наряде, она и орала про немедленную и сладкую смерть, а другая была Олей, племянницей тети Зои.
– Девушки, тихо! – вмешался хозяин. – Что случилось?
– О, к мудрости я стоп твоих припала! – завыла пестрая девица. – Сними с меня ужасных подозрений… – она запнулась, – путы!
– Не в размер, – сказала тетя Зоя.
– Вериги!
– Не тот стиль, – сказал Гландино.
– Ну что ж, – согласилась девица. – Это не главное. Главное – не это. Кажется, я попала в приличный дом.
Здесь кормят?
– Садись, – пододвинула ей стул тетя Зоя.
– Тетя, – подскочила к ней племянница, – она утверждает, что в ту ночь, ну, в ту самую ночь она видела, как
Цугеле ускакал на волке!
(Цугеле – так называл принца старик Гландино, а вслед за ним все остальные).
– Видела, – кивнула дева, уже что-то жевавшая.
– И что она сказала, будто бы на другом волке, вслед за ним, далеко!…
– Век воли не видать, господин и госпожа микадо! – подтвердила та.
– Ой, ну это уже ни в какой стиль не лезет! – возмутилась тетя Зоя. – Объясните, кто вы такая!
– Ваша незаконная дочь, – тут же ответила та. – Нет, – повернулась она к Гландино, – ваша! Нет, – помотала она головой, – своя! Знаете, вы меня запутали. Еще немножко, и я скажу вам правду.
– Еще немножко чего?
– Супа, гренок, котлет и сахарка. Впрочем, я вам верю в долг. Я – Желтая Обезьяна.
Она встала, расставила ноги и посмотрела на выпавший хвост.
– Вот, – обратилась она вдруг к Оле, – это тебе урок, моя девочка. Хвост между ногами – не утаишь. Как и всё остальное.
Реминисценции Желтой Обезьяны Чайные случайности (окончание)
– Реминисценции Желтой Обезьяны! Однажды Желтая Обезьяна поимела кайф! До той ночи я была просто девочкой, понимаете, я просто ничего в жизни не видела! Как два закрытых глаза один другого! Это была ночь!! Это было – всё!!! В мою честь написали около двухсот стихотворений! Не верите?
– Да нет, почему же, верим.