Лунные горы

Школа, в которой мы застряли надолго, была особой: во-первых, повышенного типа, во-вторых, интернациональная. Мы узнали о ней от священнослужителя при протестантской церкви, веселого, с наивно-доверчивым взглядом на мир африканца, которого наш визит почему-то весьма и весьма развеселил. Священнослужитель показал нам почерневший от дождей деревянный храм, показал пристроенные к нему классы для учеников, а потом выяснилось, что все миссионерские школы Масинди существуют на частные пожертвования (мы смогли констатировать, что протестанты скупее католиков).

— Неужели в Масинди нет ни одной государственной школы? — спросил кто-то из наших.

Вот тогда-то и выяснилось, что есть, но сейчас каникулярное время и ученики разъехались по своим странам, по своим городам и весям.

Мы все-таки попросили Дэвида отвезти нас туда, и после нескольких разворотов по тенисто-замшелым аллеям, микробас наш остановился посреди невысоких зданий учебного центра.

Как нам и было обещано, учебный центр отнюдь не казался густозаселенным.

И все-таки на вымерший город он не походил: гоняли в футбол парни в ярких рубашках (футбол считается самым популярным видом спорта в Уганде), дымились очаги, над которыми висели кастрюли с варевом на ужин для этих самых, бегающих по полю парней…

Парни, завидя нас, охотно прервали игру, благо шла она без всяких правил — трое против троих, — и пригласили к себе в общежитие.

Там, в общежитии, нашлось еще несколько парней; жили они все в двухэтажном доме не коридорной, а анфиладной системы — комната в комнату переходила без всяких дверей, с помощью выреза в стене, и свободные пространства использовались для натягивания веревок, на которых в момент нашего прихода сушились рубашки.

В пустых комнатах общежития, заставленных черными металлическими кроватями, застланными желтыми, не прикрытыми простынями матрасами, в комнатах с выбеленными стенами и занавесками, кои должны были создавать некоторый уют, — там мы с Володей Дунаевым надолго оказались в положении беспомощных пленников.

В правительственных кругах Уганды официальным языком признан и принят английский. К числу наиболее распространенных в стране языков африканского происхождения относятся луганда, руньянкоре-рукида, атезо, руньоро-руторо и луо. Кроме того, большинство жителей страны понимает суахили.

В поездках типа нашей, разумеется, полезно владеть хотя бы одним из принятых в государстве языков.

Но в плане чисто субъективном иной раз удобно обнаружить и нечто обратное — удобно обнаружить, что ты не владеешь разговорной речью ни на одном из основных языков страны.

Я шучу, но Дунаеву с его английским пришлось трудно. Едва выяснилась наша государственная и национальная принадлежность, как вопросы и высказывания посыпались, что называется, градом.

Как часто случается в заграничных поездках при встречах такого рода, самый град этот обернулся удивительной смесью наивности, предубежденности, дезинформации с искренним стремлением разобраться в сложнейших процессах, происходящих как во всем мире, так и в конкретной стране, слухи о которых проникают и в африканские джунгли.

Дунаев работал, как молотобоец: покрылись каплями пота залысины, покраснела шея, взмокла и потемнела рубашка на плечах.

— Ты не уходи, — говорил мне время от времени Дунаев. — Ты стой рядом, и я тебе буду их вопросы переводить. А то они подумают, будто я их агитирую. Знаешь, лучше, когда коллективно.

Я не возражал против коллективности, но очень скоро стало ясно: если Дунаев будет еще и мне переводить их вопросы, то застрянем мы в общежитии до следующего утра по крайней мере.

И я поступился-таки коллективностью. Я отошел к окну и увидел прямо под окнами коричневый фундамент нового учебного корпуса с торчащими наружу железными прутьями. Дальше, за недостроенным зданием, начинались заросли слоновой травы, а еще дальше — холмистая зеленая саванна с темными купами деревьев и более светлой травой вокруг них…

Левее, если иметь в виду положение, в котором я находился, стояли желтые, под черепичными крышами домики учебного центра, но я смотрел все прямо и прямо и видел саванну, уходящую вдаль до озера Альберт, до границ Конго…

И слушал разговор об университете имени Патриса Лумумбы.

Слушателям и спорщикам нашим было тяжело. Они не только спорили, они еще готовили еду на всех, и часть спорщиков — мне казалось, самая темпераментная часть — то и дело убегала к кастрюлям, ибо есть свои законы даже у такой прозаической сферы деятельности, как приготовление пищи: недоваришь, недосолишь, передержишь, недодержишь и пр. и пр.

Но возвращались от очагов к диспуту спорщики все более и более оживленными.

Я тихонько, чтобы не мешать разговору, вышел из комнаты и спустился на первый этаж. Там обнаружилась еще одна группа студентов, плотно окружившая Гирева, которому было ничуть не легче, чем Дунаеву.

Уже вечерело. За серыми облаками на западе желтело закатное небо, и желтые пучки лучей били сквозь редкие просветы в синюю саванну.