Лунные грезы

Дирижер снова вздохнул. В довершение ко всему она собирается петь на итальянском, самом музыкальном из всех языков, беспощадно обнажающем все недостатки голоса и произношения! Бейер молча склонил голову, надеясь, что страдания не будут слишком долгими. При первой возможности он прервет ее.

Девушка чуть расставила ноги, словно черпая силу из земли. Нет ни малейших сомнений, она прекрасно смотрится. Но все это второстепенно и совершенно не важно. Тигр в клетке тоже прекрасно смотрится, но это еще не значит, что он может петь.

Незнакомка глубоко вздохнула и начала петь. Карл сел прямее, услышав первые речитативные фразы. Она удивила его. Какой грудной низкий голос с такими мрачными интонациями, что мурашки бегут по коже. И при всем этом каждое слово выпевается отчетливо, до последней буковки.

Речитатив перешел в арию, и Карл изумленно замигал. Такого широкого диапазона он давно не встречал. Дирижер встал и пошел вглубь зала, но воздух вокруг был напоен прекрасными бархатистыми нотами, отдававшимися в самых дальних уголках. Но, несмотря на силу и мощность тембра, интонации казались вкрадчивыми, проникавшими в самую душу. Откуда она взялась?! Высокие ноты были тоже чисты, без вибрации и того металлического отзвука, который так портит голоса драматических сопрано, а нижние… Да у нее настоящее контральто, такое редкостное, что у Бейера сжалось сердце от восторга и непонятного ужаса.

И она чувствует себя свободно и легко, как птица в небе! Ей нравится все, что она делает, она наслаждается собственным пением!

– Спасибо, довольно.

Девушка немедленно смолкла. Но голос продолжал звучать в мозгу Бейера, тревожащий, почти неземной.

«Сумеречный, – подумал он. – Напоминающий то странное синеватое свечение, когда солнце закатилось, а ночь еще не наступила. Переливающийся всеми красками, вечно изменчивый, ускользающий…»

– Кто ваш преподаватель?

Последовала длинная пауза. Незнакомка подошла к краю сцены.

– У меня нет преподавателя, – спокойно объявила она.

Бейер вспыхнул от внезапного гнева. Это многое объясняет! Она еще смеет так рисковать! Такой богатый голос! Поистине преступление растрачивать его попусту. И все же, как бы она ни издевалась над собой, не сумела испортить его!

– Я надеялась, что вы согласитесь учить меня.

– Вот как! – раздраженно буркнул старик, не смея признаться себе, что в глубине души трясется от ужаса. Он уже давно не молод, занят с утра до вечера, в зените карьеры, к чему ему подобные хлопоты?!

Он проклял минуту, когда девушка появилась в театре.

– Подойдите сюда, пожалуйста.

Незнакомка послушно спустилась со сцены. Теперь Бейер смотрел на нее другими глазами. Только сейчас он заметил разворот ее плеч, стройную шею и широкий рот, из которого вырывались изумительные по красоте звуки.

– Сколько вам лет?

Девушка нахмурилась:

– Какое это имеет значение?

Дирижер пронзил ее негодующим взглядом:

– Я не привык задавать праздные вопросы.

Она ничуть не испугалась, очевидно, посчитав его ответ совершенно разумным и логичным.

– Мне восемнадцать.

Бейер глубоко вздохнул, довольный и в то же время почти испуганный. Такой голос в восемнадцать?! Что же будет в двадцать? Двадцать пять? Этот голос способен разбивать сердца и вершить судьбы.

– Средний регистр не слишком хорош. Он не собирается расшаркиваться перед ней – не то настроение.

Лицо девушки омрачилось.

– Знаю. Чувствую. Я сама не всегда им довольна. Но обещаю, что сделаю все возможное!

Она, казалось, просияла внутренним светом.

– Надеюсь.

Откровенно говоря, это пустяки, а может быть, и преимущество. Сумеречный голос – такое невозможно забыть. Переливающееся синее марево, дрожащая дымка, граница между тьмой нижнего регистра и ослепительным сверканием верхнего.

– Вы согласитесь давать мне уроки?

Бейер испуганно встрепенулся. Он даже не запомнил ее лица. Какая она – красавица, хорошенькая, дурнушка? Он понятия не имел. В его возрасте любая девушка привлекательна. Да и разве это важно? Голос, голос, вот что главное!

– Нет.

Девушка вскинула подбородок, по-видимому, пытаясь найти способ заставить его согласиться. Она так просто не сдастся. Это тоже неплохо. Путь наверх невыносимо труден.

– Я не учитель. Учить можно медицине, механике, математике. Я артист. И в любом случае вы еще не готовы…

– Что вы хотите этим сказать? Средний регистр?

– Нет-нет, – нетерпеливо отмахнулся старик. – Это не имеет значения. Все установится само собой по мере того, как окрепнет голос. Дело в вас самой.

– Не понимаю, – вызывающе выпалила девушка. – Могу я петь или нет?

– Можете, конечно, можете. Но опера – это не только пение. Это еще и чувство. Вы пели арию, как богиня, бессмертное существо, оказавшееся случайно на земле. Но Коломбина еще и Недда – сицилийская крестьянка. Она замужем за одним мужчиной, любит другого и чересчур слаба, чтобы сделать выбор. Эта слабость и стоила ей жизни. Вы же слишком чисты, слишком невинны. Слишком молоды.

Она попыталась что-то сказать, но Бейер повелительно поднял руку: