Лунные любовники

По показаниям полиции, Уэйн был сильно пьян. Эмма не могла представить себе Уэйна в таком состоянии. Конечно, он баловался выпивкой еще в юношеские годы, но никогда не терял контроль над собой. Вспомнила Эмма и случай, когда застала своего жениха, обнимающимся с сослуживицей. Именно тогда Уэйн выговаривал ей, что нельзя найти успокоения на дне бутылки. Такого никогда и не было — она вообще терпеть не могла спиртного. Но тогда Эмму тронуло беспокойство брата, и она полюбила его еще больше.

Так что же, Уэйн забыл свой собственный совет и искал утешения в бутылке? Или гонение семьи, в конце концов, сделало свое дело, что он…

А может, Уэйн и Маккларен выпивали вместе? Поэтому в ту ночь он был так пьян? Ведь были же в жизни Уэйна ситуации, когда, вовремя не сказав «нет», он позволял своим дружкам втягивать себя в неприятные истории, в которые никогда не попал бы один.

Нет, выводы делать пока рано. Сначала ей надо оглядеться.

Эмма порылась в дорожной сумке, ища письмо Уэйна. Конверт выглядел сильно потрепанным, будто его использовали во второй раз, просто вычеркнув имя и адрес первоначального получателя. Вытащив его, она увидела то, чего не заметила раньше: на конверте был адрес Харлана Маккларена, а на месте обратного адреса — напечатанный логотип некоей фирмы, старательно зачеркнутый Уэйном.

Эмма вытащила письмо из конверта. Получив послание уже после известия о смерти Уэйна, она пару дней не решалась его вскрыть. Уэйн умер через день после того, как отправил письмо. Он так долго не писал — и вот такие вести…

Когда Эмма в конце концов вскрыла письмо, то была озадачена: много извинений и бессвязных разъяснений и в конце достаточно зловещая фраза о том, что независимо от обстоятельств ей следует «заглянуть на «Прелестницу» и найти ответ. Парусник хранит свои секреты глубоко, но они там».

Теперь он мертв — ее очаровательный, чувствительный, импульсивный двоюродный брат. Эти лучистые голубые глаза закрылись навсегда, а красноречие, которое часто втягивало его в неприятные истории, ушло навеки. Интересно, сожалеют ли его или, если уж на то пошло, ее собственные родители о своем жестоком обращении с ним?

Зазвонил сотовый, прерывая ее раздумья. Порывшись в сумке, она достала телефон.

Звонили родители. Они были в отъезде, когда Эмма решила прилететь сюда. Она оставила им сообщение на автоответчике, радуясь в душе, что не придется говорить с ними лично. Родители могли попытаться отговорить ее от поездки, как поступали всегда, если дело касалось Уэйна.

— Эмма, что ты делаешь? Что за шутки? Куда ты убежала?

Мать Эммы говорила на повышенных тонах. У Эммы перед глазами встала картина: мать заламывает руки или прижимает одну из них к груди, будто ее своенравная дочь собирается довести ее до сердечного приступа. Маргарет Перселл всегда драматизировала ситуацию, если дело касалось ее дочери.

— Как ни странно, мама, здесь очень красиво, — произнесла Эмма, пытаясь казаться несерьезной и бодрой.

— Хочешь сказать, что ты уже там? — прозвучал низкий голос отца, очевидно, поднявшего трубку параллельного телефона.

— Да, папа, я уже здесь, — ответила она и добавила, решив ускользнуть от дальнейших расспросов: — Я рада, что приехала. Здесь красиво.

— И повсюду одна вода? — спросила мать. — Ты ненавидишь воду с тех пор, как в детстве выпала из лодки.

— Я ненавижу океан, — подчеркнула Эмма. — Это не одно и то же.

— Разницы нет, — произнес отец, как всегда бесцеремонно. Он полагал, что женщины его семьи всегда должны находиться с ним рядом. — Я хочу знать, что ты вообще там делаешь? Наверняка есть тот, кто сможет уладить твои дела с продажей судна.

— Конечно есть, — согласилась Эмма, — но я хотела увидеть его первой.

— Потому что это принадлежало Уэйну? — догадалась мать.

— Ничего из того, что мог оставить тебе этот парень, не представляет большой ценности, — резко сказал отец. — Ведь он закончил жизнь так, как мы и предрекали, не правда ли?

Эмма почувствовала боль в сердце. Ее родители, вообще-то любящие, добрые люди, относились к Уэйну довольно холодно. Безусловно, здесь была вина и ее двоюродного брата, постоянно попадавшею в неприятности, но Эмма знала: это были лишь отчаянные попытки привлечь внимание семьи, пусть даже таким, негативным, способом.

«Они ненавидят меня, — говорил семнадцатилетний Уэйн. — Думаю, они всегда ненавидели меня. Ты — единственный человек, Эмми, кто относится КО мне иначе. Не отворачивайся от меня, ладно?»

Она обещала Уэйну тогда, что не отвернется от него, а теперь — от памяти о нем. Да, он мог сбиться с пути, но ее брат никогда не был таким ничтожеством, каким считали его родители.

Он был, печально подумала Эмма, моим двоюродным братом. Он утешал меня после разрыва с Расселом Баркером и убеждал, что не все мужчины одинаковы и не надо на всех ставить клеймо.

— Я не собираюсь обсуждать это снова, — твердо произнесла Эмма в трубку. — Я знаю о ваших чувствах, вы — о моих, и давайте каждый останется при своем мнении.