Лунные пряхи

Веревочная подошва. Я балансировала на последнем камне, выискивая сухое место, чтобы поставить ногу, когда значение этого факта внезапно дошло до меня; несколько секунд я еще пыталась удержать равновесие на одной ноге, словно дурная копия статуи Эроса на Пикадилли, а затем шагнула прямо в воду. Но я была так напугана, что почти не обратила на это внимания. Просто выдернула ногу в хлюпающей туфле из воды, внимательно следя, чтобы не наступить на этот замечательный отпечаток, которому мог бы позавидовать любой сыщик, остановилась и крепко задумалась.

Вполне вероятно, что это был отпечаток ноги пастуха, как я сразу и подумала. Но тогда, значит, он носил такие же сандалии, что и Марк. Это опять же было возможно, но казалось сомнительным. По-видимому, большинство сельских жителей в Греции носят тряпичные туфли на резиновой подошве; многие мужчины (и некоторые женщины) носят полуботинки, так как летом сухие поля кишат змеями. Но веревочные подошвы встречаются редко; я знала это, потому что они мне нравились, и специально для этого отпуска я пыталась купить себе такие как в Афинах, так и в Гераклионе, но, увы, безуспешно.

Таким образом, хотя и можно было допустить, что отпечаток веревочной подошвы оставил критский пастух, однако гораздо вероятнее было, что здесь проходил Марк.

Взбудораженная этой мыслью, я попыталась пересмотреть свои планы.

След был оставлен сегодня утром — это очевидно. Что бы ни произошло прошлой ночью, это означало, что Марк достаточно здоров, чтобы держаться на ногах, и направляется прочь от деревни — но не к хижине, а назад, к яхте.

Прикусив губу, я задумалась. Мог ли он… в самом деле мог ли он уже выяснить то, что я собиралась ему сообщить? Пробрался ли он каким-то образом на мельницу до того, как Софья уничтожила следы пребывания там пленника?

Но тут я себя одернула. Я не могла так оставить это дело. Я все равно Должна была попытаться найти его… Но кажется, задача моя могла упроститься, поскольку имелись и другие следы… Второй, не столь глубокий, но вполне четкий, затем еще один, расплывчатый, и еще… потом они терялись на сухой, твердой земле.

Я остановилась и огляделась — вокруг меня простиралась затвердевшая на солнце земля и раскаленные камни, где терялись даже мириады крошечных раздвоенных отпечатков копыт. Жара стояла невыносимая — и ни малейшего ветерка, чтобы ее смягчить.

Я вдруг осознала, что порядком перегрелась и очень хочу пить. Вернувшись в тень, я опустила сумку на землю и склонилась, чтобы напиться…

На сыром участке земли, под кустом, прямо у меня перед глазами красовался четвертый, очень отчетливый след. Но он находился в стороне от тропинки. Здесь Марк сошел с нее и двинулся вдоль дна оврага сквозь заросли деревьев у воды. Он шел не к яхте, а держал путь наверх, к пастушьей хижине.

Я перекинула сумку через плечо и, нагнувшись, стала продираться по его следам сквозь заросли камнеломки.

Если бы я подыскивала надежное укрытие, здесь у меня определенно был бы богатый выбор. Узенькую полоску утрамбованной земли, петлявшую под деревьями, едва ли можно было назвать тропинкой; по-видимому, никто крупнее крыс ею не пользовался, если не считать попадавшихся время от времени нечетких отпечатков ног в этих самых веревочных сандалиях. Деревья здесь были высокие с тонкими стволами и легкими как перышки листиками: осины, белые тополя и еще какие-то, незнакомые мне, с круглыми, тонкими и похожими на вафли листьями, сквозь которые пробивался солнечный свет, делая их зеленовато-прозрачными. Между стволами деревьев буйно разросся кустарник — к счастью, в основном представленный жимолостью и диким ломоносом. Продираясь сквозь него, я с радостью отмечала разнообразные признаки того, что Марк тоже прошел этим путем. Хваля себя за наблюдательность, я переживала мгновения торжества. Настоящий следопыт, прямо Робинзон Крузо в юбке. В конце концов я оказалась не такой уж тупицей. И Марку придется признать это… Но стоило мне вернуться к действительности, как настроение резко упало и, сникнув, я вновь погрузилась в мрачное уныние. Но продолжала упрямо брести вперед.

Идти в гору становилось все труднее. Никаких примет и никаких следов больше не было видно. На дне оврага не ощущалось ни малейшего дуновения ветерка, а тень была совсем легкой и пропускала значительное количество солнечного света. Наконец я остановилась, чтобы еще раз напиться, однако вместо этого с внезапной решимостью отвернулась от воды, уселась на сухой участок поваленного ствола и раскрыла свою сумку.

Мне было жарко, я устала и чувствовала себя совершенно подавленной. В конце концов, убеждала я себя, от того, что я сделаю здесь привал, никому не будет хуже. Если известие, которое я несу, настолько лишило меня сил и выбило из колеи, лучше всего попытаться привести себя в норму.