Лунный бархат

Лиза одевалась. Женя смотрел, как она расчесывает свои чудесные волосы цвета темного ореха, почти нагая, в одном невесомом пеньюаре из полупрозрачного голубого газа. Странная смесь восхищения, вожделения, омерзения и страха никак не желала распадаться на понятные составляющие. Лиза была мила, так мила… Ее чудесное тело, перламутрово светящееся в уютном полумраке, вызывало дикое желание — и приступы неожиданной, нежеланной нежности. Ночью из сплошного черного льда каким-то образом родилось тепло, что-то славное, почти живое, это было сильно, сильно… И в то же время где-то на дне разума маячила мысль, что этот сумеречный эльф — ужасная хищная тварь, двигающийся труп, сеющий смерть. Темная страсть отступала все дальше и дальше, демон нырнул куда-то вниз, внутрь — а человеку было тяжело и неспокойно, очень неспокойно. Душа рвалась надвое так явственно, что Женя почти физически ощущал тихий и отчетливый отвратительный треск. Все спутывалось, сбивалось в ней. Как было бы славно просто бояться, просто злиться… просто испытывать омерзение… или уж просто… любить?

Лиза закончила туалет. Ее новое платье оказалось черным, черным и коротким, черные чулки, черные туфли — и на ослепительно белой шее кулон с ледяшкой сапфира.

— Сегодня представлю тебя в свете, мой мальчик, — сказала она, покрывая ногти лаком цвета кладбищенской ограды. — Ты рад?

— В свете? О, господи…

— Не стоит так волноваться, мой милый. Ты вполне можешь положиться на меня — я никогда не ставлю в неловкое положение и не заставляю жалеть мужчин, которые мне доверились, особенно таких юных мужчин…

«Ах, моя крошка!» — интересно, сколько лет роковой женщине? Она могла бы пощадить меня и не напоминать поминутно, что стара, чудовищно стара… Она выглядит такой юной и такой сладенькой, но когда начинает говорить — черт, я понимаю, что спал со старухой! Она — настоящая старуха, похабная, озабоченная, да еще и болтливая… Куда мы катимся, блин…

Вот и удалось себя накрутить. Когда чувствуешь злобу или раздражение — делается легче. Более цельно. Менее больно. Более-менее. Менее-более. С ума схожу, с ума…

— Да, мой милый, ты же не можешь показаться в порядочном обществе в таком виде! Об этом надо позаботиться — ты же примешь от меня в подарок этот пустячок, верно?

Куда-то звонила по телефону — вероятно, служба, рассчитанная на самых что ни на есть новых русских, потому что одежду — шикарный костюм а ля карт, куртку, ботинки — все необходимое светскому кавалеру барахло доставили на дом уже через полчаса. Женя не видел, как Лиза расплачивается, но догадался о цене.

— Ты, значит, богата, барышня?

— О, сущие пустяки… Оставь, мой милый. Одевайся.

— Наследство папенькино?

— Отчасти, Женечка, отчасти. Претендовать на наследство после собственных похорон — это было бы забавно, верно? И потом — эти войны, эти смуты… Для одинокой женщины совсем непросто — а мой покровитель погиб еще в Первую Мировую…

— Попал под серебряный снаряд?

— Фи, какой же ты злой… Оставим это, прошу тебя…

— И все-таки ты богата.

— У меня есть состоятельные друзья…

«Или ты обираешь мертвецов. А может, продаешься живым? Своего рода фокус с клофелином — ночная фея упорхнула, а клиент мертв из-за засоса на шее… Ox, и весело же живется на том свете, господа!»

На улице уже совсем стемнело. Фонари медленно заполнились своим лиловым молоком. Вечер выдался более теплым, чем вчера — и моросил дождь. Водяная пыль окружила огни призрачными нимбами. На красивую пару оборачивались прохожие.

Перед тем, как остановить машину, Лиза протянула Жене бумажник.

— Платить надлежит мужчине, мой мальчик.

Женя заглянул внутрь. Зеленые купюры, кредитные карточки… Современная дама. Мертвая бизнес-вумен.

— Может, ты сама?

— Мне не хочется, чтобы о моем компаньоне говорили дурно, Женечка.

До чего ж мне везет на респектабельных дам. Ком-пань-он. Вот кто я. Фу, какая прелесть.

— Местечко это называлось «Лунный бархат». С фейс-контролем, или как это теперь говорится. Снаружи выглядело довольно обычно, а внутри… гм… Там у входа стоял охранник, здоровенный мужик в камуфляже, молодой, стриженый, рожа тупая и сонная — нормальный, тоже обычный бычара. Снаружи, как и заведение. А Лизе чинил политес — средневековый какой-то поклон отвесил. И на меня взглянул — профессионально, чтобы запомнить как бы… А я посмотрел в его бледную морду — мать моя женщина… И подумал, что в этом клубе скучно не будет.

Слова «Лунный бархат» были написаны колючей готикой, остро-голубыми мерцающими буквами над высокими дверьми, состоящими из темного дерева и тонированных стекол. Таким же голубым неоновым светом горели очень изящные чугунные фонарики справа и слева от двери. На площадке перед входом, выложенной новой фигурной брусчаткой, дожидались хозяев несколько иномарок, ухоженных, как любимые лошади.

И этот парадный подъезд в льдистом сиянии голубого неона, и эта стоянка шикарных автомобилей, и упырь в камуфляжной форме — все это вполне соответствовало бы Жениному представлению о клубе для самых, что ни на есть, «новых русских», если бы… если бы…