– Не знаю, – Франц покачал головой. – Восторг был. Очарование. Какое-то болезненное наваждение, избавиться от которого у меня не выходило. Горе… когда ее не стало, мне показалось, что я сам умер. Но… любовь?
Зачем он говорит это сейчас? Мучает… словами, взглядом своим, от которого Анна осознает собственную некрасивость и нелепость ситуации. Простоволосая старая женщина.
А он… мужчины стареют иначе. Да и ему далеко еще до преклонных лет. И по-прежнему горит, словно феникс, возродившийся в собственном пламени.
Он отвернулся к окну.
– Потом до меня дошли слухи, что муж твой… ведет себя неподобающим образом.
– Слухи?
Кому интересна скучная жизнь провинциальной помещицы?
– Ладно, я нанял человека, который…
– Ты следил за мной?
Анна рассмеялась. Ей следовало бы впасть в ярость, отвесить наглецу пощечину или… или обнять, утешая.
– Не я. И наблюдали… присматривали… я хотел убедиться, что ты счастлива.
– Я была несчастна.
– Прости.
Слово, которое ничего не значит. Слишком часто его произносят, не требуя меж тем истинного прощения, а лишь видимость его.
Но Франц… он вновь оказался рядом, встал на колени.
– Прекрати! – Анна почувствовала, как полыхнули щеки.
Жарко. Не от камина, не от свечей, а от близости его.
– Мой человек докладывал о проигрышах, о долговых расписках, которые твой супруг раздавал направо и налево, ничуть не думая о последствиях. О вольном его образе жизни…
– А он докладывал обо мне?
– Тебя сложно прочесть, моя Анна.
Его ли? И в глазах немой вопрос. Страшно. Разве не об этом Анна мечтала? Разве не представляла она себе подобную сцену? Давно, когда еще была жива Ольга? И вот теперь…
– Твой муж…
– Проигрался и, поняв, что рассчитаться с долгами не в силах, пустил себе пулю в лоб.
Бесшабашный лишенный всякого смысла поступок. По-гусарски лихой и по-человечески безответственный. Анна помнит тот вечер, который отличался от предыдущих лишь странной тихой трезвостью супруга. Он заглянул в ее комнату и бросил:
– Читаешь?
Анна сидела с книгой, пытаясь найти утешение в чужих страстях.
– Доброй ночи, – вежливо сказала она.
– Доброй, – отозвался муж со странной улыбкой. – Ночи…
Он поднялся в отцовский кабинет, из которого исчезли многие вещи, те, что имели хоть какую-то ценность. Ему требовалось все больше и больше денег, и Анна, помнится, с тоской подумала о том, что он захочет продать теперь. А потом раздался выстрел.