Лунный камень Сатапура

Балкон гостевой комнаты был угловым, с него открывался великолепный вид на восток и север. Пологие холмы будто бы заключали долину в объятия, а на востоке, где сияло утреннее солнце, виднелась небольшая деревня из крытых черепицей домиков. Первин подумала: наверное, именно оттуда родом дворцовые слуги. На севере стоял непроходимый лес, стена больших и малых зеленых деревьев. Там, видимо, и погиб князь Пратап Рао. Утраты княжеской семьи стали частью пейзажа, как и тысячи деревьев.

Первин подошла к письменному столу, взяла кожаную папку, в которой лежали рабочий блокнот и два остро заточенных карандаша. Пересекла комнату, закрыла за собой дверь, пожалела, что не может запереть ее на ключ. Солнечный свет струился в коридор сквозь ряд высоких стрельчатых окон, мраморный пол так и блестел. Худощавый мужчина лет двадцати, в красном форменном сюртуке поверх лунги, сидел, привалившись спиною к стене, в дальнем конце коридора; когда Первин подошла, он лениво поднялся. Она думала, что в эту часть дома входить могут только женщины, но, видимо, ошибалась.

— Где Читра? — спросила она: ее удивило, что горничная, накануне проявлявшая такое рвение, сегодня не задержалась, чтобы ей помочь.

— Ее позвала раджмата. Что-то не так? — На лице стража читалась подозрительность.

Выходит, в штате недостаточно горничных, чтобы приставить одну из них к гостье.

— Все в порядке. Где завтракают дети?

— В детской. Но они уже поели.

Первин закусила губу — обидно, что она припозднилась.

— А сейчас у них уроки?

— Возможно. — Стражник бросил на нее неуверенный взгляд. — Оно каждый день по-другому.

— А где махарани?

— Раджмата каждое утро ходит в храм молиться, сейчас как раз возвращается в зенану. Чоти-рани уехала кататься верхом.

Первин кивнула, подумав, что Мирабаи понимает образ жизни пурданашин иначе, чем другие.

— Читра сказала, чтобы вы шли во внутренний сад. Она вам там завтрак приготовила.

— В какой сад? — Первин дворец казался лабиринтом зеленых участков и закоулков.

— Как вниз спуститесь, увидите большую арку. За ней сад и есть.

Первин поблагодарила его и стала спускаться с лестницы. Поскользнулась на полированном мраморе в расшитых жемчугом туфельках, позаимствованных у Гюльназ, схватилась за перила. Лодыжки болели после вчерашней прогулки по грязи, спину то и дело пронизывала боль. Первин не чувствовала в себе столь необходимых ей сил.

Прежде чем ей удалось найти нужную арку, которая вела к столовой и прилегающему к ней саду, пришлось осмотреть несколько других. Один из слуг провел ее в современную столовую — стены ее украшал ряд живописных портретов мужчин в усеянных самоцветами пагри, все в полупрофиль. Даже не будь их кафтаны унизаны нитями жемчугов и бриллиантов, Первин сразу бы догадалась, что перед ней три последних махараджи — об этом говорил властный взгляд золотисто-карих глаз.

Комната была обставлена нарядной, с плавными обводами мебелью из красного дерева, с высокого потолка тут и там свисали люстры из бельгийского стекла. Длинный стол был уставлен серебряными блюдами с подогревом. Завтрак, поданный для нее лично, ошеломил Первин. Тут и малой доли не съешь.

Высокая двустворчатая дверь в дальнем конце столовой выходила в очаровательный регулярный садик-партер. Прямоугольные клумбы были засажены цветущими алыми розами, оранжевыми бархатцами и белыми датурами. Павлины расхаживали по гравиевым дорожкам и сновали между клумбами. Поверхность круглого пруда полностью покрывали лотосы. Вид был утонченный и романтический.

— Пусть дожди и сильные, зато цветы хорошо растут, — обратилась Первин к садовнику, сидевшему на корточках у розового куста.

Тот, явно напуганный, нагнул голову.

Первин добралась до круглого чугунного столика. Он был накрыт на одну персону: серебряный прибор, фарфоровая тарелка, медная вазочка с белыми розами. Первин порадовалась, что о ней кто-то вспомнил. Изящный столик на одного выглядел куда привлекательнее большого, из красного дерева, за который запросто могли усесться сорок человек.

— Прошу, садитесь. — К ней приблизился слуга в новенькой синей ливрее, с приятным круглым лицом; в руке у него был чайник на серебряном подносе. — Чоти-рани всем советует есть на воздухе, если светит солнце!

Первин подумала, что старшая махарани наверняка этого не одобряет, ведь от солнца темнеет цвет лица. Да и вообще, что эта дама думает о том, что невестка ее так посмуглела от ежедневных прогулок верхом?

Первин взяла со столика лиможскую тарелку и пошла к буфету в столовую — наполнить ее едой.

— Нет! Мне положено вас обслуживать! — мягко остановил ее слуга. — Чего мемсагиб желает?